– Конечно…шутка это, Сомар, не бери в голову…
– Я и не собирался ничего брать… Тем более в голову… Как тебе
сегодняшние съёмки?
– Всё прекрасно, дорогой мой! Главное – микрофон на месте…
Несколько минут спустя все журналисты подошли к шлагбауму, где их ждал минивэн и всё так же набриолиненный Тарик со своими
сотрудниками.
Машины вновь увозили российский пул на очередную городскую окраину, где, по словам организаторов съемок, организован
один из семи коридоров для выхода мирных жителей из захваченных
боевиками кварталов Алеппо. Ехали по привычке быстро, едва успевая за гнавшим впереди внедорожником сопровождения. Репортёры
молчали, разглядывая разрушенные войной улицы. Совершив резкий
поворот, микроавтобус буквально вылетел на площадь с круговым движением, водитель вывернул руль максимально влево, от чего машина, двигаясь на большой скорости по кругу, практически встала на два
колеса и едва не завалилась на бок. Но затяжной, в несколько секунд, манёвр не внёс свои коррективы в движение российской прессы
к намеченной цели. Водитель снова резко крутанул руль в обратную
сторону, микроавтобус плюхнулся уже на все четыре точки опоры, а потом резко завалился в другую сторону. Пассажиров в салоне потя-145
Александр Коцюба • Раненный Алеппо
нуло влево, а машина, наконец, свернула с круга и задорно покатила
прямо.
– Вау! Вау! Вау! – гудели сзади репортёры. – Давай там аккуратней, не кальяны везёшь!
Водитель с нарочито гордым видом посмотрел на сидящего
рядом Илью, и в этом взгляде читалась его восхищение собственным
возможностям, мол, смотри, как я умею. Илья в ответ лишь состроил настороженную гримасу и едва покачал головой, намекая, что можно было
и не так резко действовать. Еще через минуту минивэн резко затормозил
и остановился на небольшой площадке возле полуразрушенного здания.
– Слышишь, Шумахер? – негодовали пассажиры. – Ты обдолбался
там, что ли?
– Садык! – обратился к водителю Илья. – Итс бэд! Ноу яла, яла…
Андэстэнд?
Но водитель лишь смущенно улыбался, показывая на стоявший
впереди внедорожник сопровождения, из которого уже вышел Тарик
со своей вооруженной охраной.
– Парни, да что вы ему объясняете? – громко начал Алексей. –
Он всего лишь водитель, который пытается не отстать от Мухабарата.
Эти черти гонят на всех парах, не обращая ни на кого внимания. Сейчас
Сомара попросим, чтобы объяснил этим горе-воякам, что нас возить так
быстро нельзя… Нас укачивает.
– Вообще-то, у нас дорогое оборудование на руках, – кряхтели операторы. – Случись что, они нам ущерб не восстановят.
Дверь микроавтобуса резко распахнулась, и все увидели недоволь-ного акыда:
– Что вы тут расселись? У нас мало времени, начинаем снимать.
Не дай Бог, и здесь начнут стрелять, смотрите сколько людей на блокпосте.
– Мы, вообще-то, уже выходим, – начал Илья. – Только…
– Никаких только, давайте вперёд. Где Витя? – командовал офицер.
– Я здесь…камеру собираю после дерзких манёвров сирийских
Шумахеров.
– А кто сказал, что будет легко? – отшучивался акыд. – Здесь война, Витя!
– Вот именно, товарищ полковник – все журналисты вышли
из салона, закрепляя на себе бронежилеты с касками. – Но до этой
146
Александр Коцюба • Раненный Алеппо
войны хотелось бы ещё доехать. Сомар, скажи этим Шумахерам, что
петляли аккуратней, а то после съёмок заколебутся салон чистить
от нашего гостиничного завтрака.
– Ребята, надо идти туда, – лебезил переводчик. – Там сейчас начнётся выход. Там уже женщины и дети собрались. Мы успели к самому
началу, поэтому и ехали очень быстро.
Метрах в пятидесяти от машин, прямо по дороге, стояла железная
будка. олицетворявшая КПП на линии разграничения между позициями
боевиков и сирийской армии. С правой стороны на всем протяжении
трассы лежали толстые и высокие бетонные блоки, слева – разрушенные здания. Люди, по всей видимости, давно ушли отсюда, оставив
развалины военным, которые превратили их в передовой укрепрайон.
– Хасан нас уже ждёт! – рявкнул акыд и направился к КПП.
– Витя, давай стендапить сразу, – Илья достал из рюзкзака микрофон и включил его.
– Я готов, только сначала несколько планов набью.
Репортёры дружно подошли к КПП, за которым толпились и кричали десятки женщин в черных одеждах. Лица некоторых пожилых
из них были открыты, у остальных – ни малейшего намёка на просвет: не разглядеть даже глаза под плотной чёрной тканью, на руках длинные кожаные перчатки. И в этой кричащей черной массе все громче
и громче орали дети всех возрастов. Их было много, худых, грязных, в пыли и саже, одетых кто во что горазд. Здесь же немытые и перепуганные старики, некоторые на самодельных деревянных костылях, кто-то с грязными повязками, скрывающими раны. Чуть в стороне
от общей массы стояла женщина в черной парандже в окружении двоих
детей, а рядом самодельная тележка из наспех сколоченных деревянных
ящиков и на подшипниках вместо колес. В ней худой, изможденный
и скрюченный юноша, лет пятнадцати. Его лицо, руки и ноги в ужас-ных коростах. Пальцев нет ни на одной из конечностей, и лишь чёрные, запекшиеся от крови, вперемешку с грязью, бинты, прикрывают следы