Охота на волков

Про меня говорят: он, конечно, не гений, —
Да, согласен – не мною гордится наш век, —
Интегральных и даже других исчислений
Не понять мне – не тот у меня интеллект.

Я однажды сказал: «Океан как

                              бассейн», —
И меня в этом друг мой не раз упрекал —
Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн,
Как и я, относительно все понимал.

И пишу я стихи про одежду на вате, —

И такие!.. Без лести я б вот что сказал:
Как-то раз мой покойный сосед по палате
Встал, подполз ко мне ночью и вслух
                              зарыдал.

Я пишу обо всем: о животных, предметах,

И о людях хотел, втайне женщин любя, —
Но в редакциях так посмотрели на это,
Что – прости меня, Муза, – я бросил тебя!

Говорят, что я скучен, – да, не был я

                              в Ницце, —
Да, в стихах я про воду и пар говорил…
Эх, погиб, жаль, дружище в запое
                              в больнице —
Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил!
И теперь я проснулся от длительной спячки,
От кошмарных ночей – <и> вот снова
                              дышу, —
Я очнулся от белой-пребелой горячки —
В ожидании следующей снова пишу!

Конец 1950-х – начало 1960-х

«Если нравится – мало?…»

Если нравится – мало?
Если влюбился – много?
Если б узнать сначала,
Если б узнать надолго!

Где ж ты, фантазия скудная,

Где ж ты, словарный запас!
Милая, нежная, чудная!..
Эх, не влюбиться бы в вас!

<1961>

«Из-за гор – я не знаю, где горы те…»

Из-за гор – я не знаю, где горы те, —
Он приехал на белом верблюде,
Он ходил в задыхавшемся городе —
И его там заметили люди.

И людскую толпу бесталанную

С ее жизнью беспечной <и> зыбкой
Поразил он спокойною, странною
И такой непонятной улыбкой.

Будто знает он что-то заветное,

Будто слышал он самое вечное,
Будто видел он самое светлое,
Будто чувствовал все бесконечное.

И взбесило толпу ресторанную

С ее жизнью и прочной и зыбкой
То, что он улыбается странною
И такой непонятной улыбкой.

И герои все были развенчаны,

Оказались их мысли преступными,
Оказались красивые женщины
И холодными и неприступными.

И взмолилась толпа бесталанная —

Эта серая масса бездушная, —
Чтоб сказал он им самое главное,
И открыл он им самое нужное.

И, забыв все отчаянья прежние,

На свое место все стало снова:
Он сказал им три са<мые> нежные
И давно позабытые <слова>.

<1961>

«Люди говорили морю: «До свиданья»…»