Охота на зайца

Маленький секундный пробел. Короткое мгновение, когда никто никуда не двигался. Я ждал, что руки их вот-вот соприкоснутся, но они все медлили, и я не понимал почему. Я даже сказал себе, что, может, надо бы что-нибудь сделать, но не посмел.

Загипнотизированный, с пустотой в мозгах, я увидел, как девица схватила голову лекаря и ударила ею о свое колено.

Тот свалился на пол. Жан-Шарль вскрикнул. Из-за пояса джинсов она вытащила пистолет, и врач почувствовал его прижатым к своей шее. Она рявкнула приказ, вытащила у него пушку из кармана и протянула мне. Все это за две секунды.

— Вы. Спрячьте это куда-нибудь.

Взяв эту штуковину в руки, я стою как болван.

— Да пошевеливайтесь же! Сделайте хотя бы то, что вам говорят!

Подчиняюсь. Не возражая, не понимая. Прежде чем выйти, я рассеянно выглянул в коридор, затем спрятал эту штуку в своем купе под креслом. Почему туда? Туда или в какое другое место — какая разница… Лишь бы на виду не валялась.

Из своей сумочки она достает две пары наручников, будто это дамские украшения. Жан-Шарль берет одну пару и пристально разглядывает, будто ювелир. Другую пару она протягивает мне:

— Пристегните его к чему-нибудь, только не к воздуху. Так, чтобы он смог сидеть.

На моих часах 2.07. Никто не осмеливается произнести ни слова, даже она. Врач медленно двигает челюстями. Мне бы такой удар все зубы переломал. Из-за судорожной боли во внутренностях не могу ни говорить, ни спрашивать. Отныне все происходит без моего участия, и я испытываю почти успокоение при мысли, что кто-то другой взял на себя ответственность.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает она у Жан-Шарля, не сводя с лекаря глаз.

— Не знаю… я… кто вы?

— Брандебург будет в Лозанне? — спрашивает она у лекаря. Тот не отвечает. — Вы, проводник, принесите мне его паспорт.

***

Она быстро его перелистывает.

— Вы не постоянно работаете на него. Вашего имени нет ни в одной картотеке, ваше лицо тоже мне ни о чем не говорит.

— Да кто вы такая, черт подери! — нервничает Жан-Шарль.

— Я скорей на вашей стороне, вам этого достаточно? Я тут пытаюсь расхлебать ваши глупости, уж простите за выражение. Броситься в пасть к Брандебургу… Вы бы хоть справки навели о том, чем этот господин занимается. Вы ведь продали свою шкуру всего лишь посреднику и при этом еще надеялись на что-то хорошее?

— Посредник…

Врач не говорит ни слова и смотрит в окно.

— Да, посредник. Брокер, если предпочитаете.

— Только и всего?..

— Как же, еще торговец кровью. Спросите у господина, что напротив вас, он вам сообщит все подробности по поводу Брандебурга и его треста.

Но врач замкнулся в молчании, откуда его ничем не выманить. Мы хором просим девицу продолжать.

— Посредник живет за счет торговли кровью, сначала он высасывает ее из третьего мира, из всей Южной Америки, а потом крупными партиями продает в богатые страны, или туда, где воюют, или предприятиям фармацевтической промышленности. Красный Крест не всегда справляется, а крови вечно не хватает. Все идет в дело: замороженная кровь, подвергнутая сублимационной сушке, иногда со сроком больше чем двухлетней давности. Сто раз мы пытались поймать за руку его и нескольких других, но в своих сделках он никогда лично не участвует, поэтому всегда выходил сухим из воды. Именно он превратил Швейцарию в международный центр подпольной торговли кровью. Этот господин напротив наверняка в курсе.

Невозмутимый врач, похоже, поглощен холмистой ночью за окном, снегом да горящими огоньками вокзалов, через которые мы проносимся.

— Брандебург там будет? — снова спрашивает она, не надеясь на ответ.

— Кто это «мы»? На кого вы работаете? — В первый раз врач открывает рот. При этом улыбается.

— ВОЗ.^[34] Они там слишком много о себе возомнили. Агенты, револьверы, разветвленная сеть… Вы неплохо оснащены.

Жан-Шарль нервничает, а я готов все бросить и выйти из игры. Идите вы все куда подальше…

— Что это такое, ВОЗ?

Жан-Шарль выглядит почти заинтересованным, а девица смотрит на него как на инопланетянина.

— Нет, но… вы это серьезно? Вы что, никогда не слыхали о Всемирной организации здравоохранения? А я еще спрашивала себя, почему общественное мнение так неповоротливо… Я делом Брандебурга занимаюсь уже два года, но сегодня ночью я его не упущу. Лично он никогда не участвует, весь год торчит в своих кабинетах с секретаршами, и если нынче сам погнался за вами через всю Европу, господин Латур, то, значит, вы для него жирный куш. Мне профессор Лафай объяснил, что вы… в общем…

— Что я дорого стою? Скажите это. Вы знаете Лафая?

— Это он связался с нами. Вы позвонили жене, она обратилась к нему, а уж он отправил SOS нам. Мы были единственные, кто мог вмешаться так быстро. Надо было решиться за два часа. Мне оставляли выбор. Для нас это единственный и последний шанс взять Брандебурга с поличным. Но сперва я должна сама увидеться с ним, развязать языки его подручным, вынудить их дать показания.

— Показания?.. — переспрашивает лекарь. — Вы шутите?