Охота за атомной бомбой

Действительно, многие архивные досье увидели свет. Судебные дела артистов, писателей и политических деятелей, павших жертвами репрессий, например дела Исаака Бабеля, Всеволода Мейерхольда или Николая Бухарина, были открыты КГБ и опубликованы в московских периодических изданиях или отдельными книгами на Западе1. Благодаря документам, собранным следственной комиссией и переданным средствам массовой информации, широкую огласку получила трагедия Катыни, когда в апреле 1940 года тысячи польских офицеров были убиты и захоронены в лесах Смоленщины. Общественность узнала, что к этому злодеянию нацисты не были причастны, как на протяжении долгих лет утверждал советский режим. Смертный приговор полякам был вынесен лично Сталиным и приведен в исполнение по приказу Лаврентия Берия, в то время возглавлявшего НКВД2. Кронштадтский мятеж, коллективизация, договор о дружбе Сталина с Гитлером, война в Корее, судьба американцев, задержанных в СССР, - все эти некогда запретные темы советской истории отныне стали трактоваться в свете новых документов и данных различных источников1.

Однако другие темы по-прежнему вызывали много вопросов. Был ли Ленин отравлен? Сотрудничал ли до революции 1917 года Сталин с царской охранкой? Отдавал ли Сталин приказ убить Кирова? Максима Горького? Был ли он сам убит? Мы перечислили только несколько жутких вопросов, касающихся сталинского периода и по-прежнему остающихся невыясненными. Кроме того, возникают другие многочисленные вопросы, относящиеся к советскому периоду в целом, ответы на которые никогда не содержались ни в неопровержимых документах, ни в полномочных заявлениях, ни в материалах уголовных дел. Но даже если и появляются документы подобного рода, то это не значит, что все проясняется. Документы и заявления порождают новые вопросы, а каждая вещь требует пояснения.

Поэтому желание увидеть триумф документов не было полностью удовлетворено,тем более что кое-кто, питая тягу к запрету, начал понемногу "спускать дело на тормозах".

Святая святых. Дело атомной бомбы

Никто не ожидал увидеть опубликованным досье о советском атомном шпионаже. В начале и середине периода гласности не было даже и намека на возможное рассекречивание этого досье. В конце концов, не составляло ли оно святая святых безопасности государства, национальной обороны? Любая мысль о рассекречивании данного досье немедленно вызывала волну аргументов "против".

Во-первых, досье содержит описание устройств, способных уничтожить целые города и, следовательно, превратить ничтожного диктатора, одержимого манией величия, в угрозу для всего человечества. Кто может дать гарантию, что подобные технические описания не в состоянии помочь физику из лаборатории диктатора решить проблему? Во-вторых, в досье названы имена живых или мертвых, чья репутация могла бы быть скомпрометирована. Вы, конечно, можете изменить имена, однако контекст все расставит по своим местам. В-третьих, из досье становится известно о методах работы спецслужб, а ведь некоторые из них еще не утратили своей актуальности. К тому же там называются коды, псевдонимы, документация. Можно ли обо всем этом не упоминать в прессе, равно как и об именах, и о важной технической информации? Если да, то что же останется? В-четвертых, секреты зарубежных государств, вероятно, способны вступить в противоречие с официальной историей, вызвать возмущение широкой общественности и ухудшить международную обстановку. Наконец, это досье может таить в себе доказательства успехов НКВД-КГБ в области атомного шпионажа, что заставит переоценить достижения советской науки и по-другому отнестись к наградам, врученным ее героям.

Итак, существуют по меньшей мере пять причин, по которым досье о советской атомной бомбе не следовало бы раскрывать. Однако в специфических условиях гласности последнего периода пятая причина как раз и послужила основным мотивом для рассекречивания досье.

В январе 1988 года Советский Союз отмечал 85-летие Игоря Курчатова, знаменитого директора Лаборатории-2, где была создана советская атомная бомба. Во время одной из телевизионных передач о великом физике, скончавшемся в 1960 году, ныне здравствующие коллеги назвали его "отцом советской атомной бомбы". Юлий Харитон, Георгий Флёров, Анатолий Александров и многие другие сказали миллионам телезрителей, что Борода, как уважительно называли Курчатова друзья, неуклонно вел программу по созданию атомной бомбы к успеху, хотя ему приходилось работать в стране, разоренной войной, имея в своем распоряжении минимально развитую технологическую инфраструктуру. В подобных условиях он с удивительной прозорливостью решил невероятно сложные проблемы за неизмеримо меньший срок, чем его американские коллеги, трудившиеся в идеальных условиях и получавшие неограниченные финансовые средства.