Охота за головами на Соломоновых островах

Мы направились к дому управляющего, но грозный окрик заставил меня вернуться на пароход за пробковым шлемом; этому предмету было суждено стать поводом к войне между капитаном и мною.

Итак, мы ступили на землю одного из Соломоновых островов. Острова мы почти не увидели, так как длинная извилистая дорожка, ведущая к дому управляющего, поросла по краям кустарником, над которым плотной стеной стояли полчища кокосовых пальм. Дорожка была покрыта ослепительно белым коралловым песком, на котором причудливо плясали синие тени качающихся ветвей. В сочетании с жарой это вызывало полное ощущение морской качки. Внешний вид кустарниковой изгороди был еще менее успокоительным: перед нами были лимонно-желтые, перемежающиеся с темно-зеленым стены, покрытые кричащими пятнами ярко-алого цвета. Добрую четверть мили тянулся удушливый тоннель, покуда мы дошли до дома управляющего. Описывать дом нет никакой нужды; он в точности такой, какие строят в странах умеренного климата, с соблюдением подробностей, на которые способны только тоскующие по родине невольные обитатели острова.

В доме нас встретила хозяйка Гувуту, которая принимала гостей — беженцев с острова Малаита.

Было всего лишь девять часов утра, но гости сидели за маем, не за ледяным чаем, а за хорошим, крепким, обжигающе горячим английским чаем.

— Вы обязательно должны выпить чаю… — сказала нам хозяйка. — Вы должны пить больше жидкости. Пройдя от пристани до дома, вы израсходовали добрую кварту жидкости, находившуюся в нашем организме. Увидите сами, как вы похудеете, если останетесь здесь надолго. Поэтому кушайте больше, хотя бы через силу…

Мы выпили чаю и были втянуты в разговор о восстании малаитян.

Оба гостя (одним из них была жена миссионера из Су-У, то есть порта, куда мы сейчас направлялись) были в восторге, получив возможность рассказать нам об этих ужасных язычниках-малаитянах. Пятнадцать лет подряд она и ее супруг трудились над спасением заблудших малаитянских душ, и что же… посмотрите: они были вынуждены бежать с острова…

— Но что случилось? Неужели туземцы в самом деле напали на вас? — спросили мы с надеждой.

Вместо ответа раздался общий взрыв негодования: малаитяне дерзки, неверны, развращены, глупы, ленивы, коварны, неблагодарны и обладают всеми пороками, известными в мире.

На протяжении всего разговора двое слуг-малаитян в безукоризненно чистых набедренных повязках с синей каймой и вышитыми на них монограммами бесшумно разносили чай. Ни один волосок не выбивался из их шарообразных причесок, украшенных ярко-красными цветами. У них были чистые, красивые руки с длинными, сухими, сужающимися к концам пальцами, — как у эстетов или у тех, кого мы хотим назвать эстетами (у большинства встреченных мною любителей изящного были толстые короткие пальцы). Тщательно обрезанные, но необычайно продолговатые ногти были бледно-лилового цвета (поскольку под ногтями отсутствует пигмент). И эти руки обращались с хрупким чайным фарфором с изяществом, достойным китайской поэзии.

Пока мы глотали «цивилизованный» кипящий чай, в наших ушах непрерывно звучали слова сурового осуждения, и к одиннадцати часам утра мы были готовы поверить, что туземцы не заслуживают доверия, и причиной тому было отсутствие натурщика.

Когда при прощании мы поднялись с места, Маргарет пошатнулась.

— Вы, очевидно, принимаете хинин? — осведомилась хозяйка. — Когда ваша кровь станет менее густой, вы будете чувствовать себя лучше. Потерпите немного…

Эта милая женщина напомнила нам мать, отправляющую детей в школу.

Обратно мы шли по тому же самому тоннелю. Солнце стояло в зените, тени на песке врезались неподвижной инкрустацией в белый коралл. Мы шли медленно, нам некуда было торопиться, поскольку еще был слышен отдаленный шум ведущейся на пристани погрузки. В воздухе ощущался сильный запах, напоминающий запах свежей крови. Я стала нюхать цветы, чтобы разгадать его происхождение. Яркие цветы ибиска совсем не пахли, а обычно сильно пахнущий красный жасмин и гардении издавали совсем слабый аромат. В каждом цветке копошились муравьи. Нагнувшись, чтобы понюхать надломленную гардению, я подумала о том, что будет, если… если все эти пароходные грузчики, полсотни рабочих этой плантации и эти слуги с изящными руками, вся эта сотня-другая туземцев бросит оземь мешки с копрой и подносы с чайной посудой и восстанет? Что мы тогда будем делать? Я остановилась и прислушалась: кругом была тишина, ни единого звука. Очевидно, «Матарам» закончил погрузку, и наступило безмолвие, подобное безмолвию безлунной ночи в пустыне.

— Нам надо поторапливаться… — начала было Маргарет, но вдруг замолкла. И в мертвой тишине, разрезая Вселенную, раздался человеческий вопль с завыванием на одной последней ноте. Так продолжалось секунду-две, а может быть, и дольше. Потом звук замер, и остался только звенящий стон в наших ушах. Следующее, что мы услышали, было еще страшнее: это был топот бегущих нам навстречу ног…