Охота за головами на Соломоновых островах

В этой сцене можно было видеть основные элементы внешней жизни Меланезии: лучи солнца, совершенно рельефные в клубах стелющегося дыма, полчища мух, бегающих псов и веселящихся детей, смех людей, удары ножей, рубивших мясо, и поразительный цвет огромных чаш, наполненных золотистыми яйцами. И все это на фоне зеленого ковра банановых листьев, разостланных в пальмовой роще. В происходящем ощущался темп гораздо более оживленный, чем в «Свадебном танце» Брейгеля. Наряду с этим виднелись статические композиции, словно созданные для Гогена; вот хотя бы этот лилово-коричневый торс молодой девушки (гораздо более стройной, чем нарисованные Гогеном коренастые полинезийцы), так ясно обрисовывавшийся в ослепительном желто-зеленом отражении солнечного света, щедро заливавшего ковер из банановых листьев. Мареново-красная юбочка девушки четко отделялась от кроваво-красных груд мяса, банановые листья, в которые она заворачивала мясо, отливали синевато-зеленым цветом. А сама девушка принадлежала к типу, который у нас широко известен под именем «милашки». Она не была прекрасной и даже хорошенькой, но была молодой, небольшого роста и чуть-чуть приземистой, с большим шаром вьющихся черных волос, обрамлявшим кукольное личико. У нее были наивные, но хорошенькие глазки; носа почти не было, но зато рот был полон зубов такой белизны, что они казались белее ядра кокосового ореха. Не было ничего необычайного и в ее торсе, но для ее возраста, то есть для пятнадцати лет, он отлично сохранился, и мы были уверены, что она еще не испытала всех трудностей материнства и, может быть, вовсе не была замужем. Да и смотрела она как-то по-девичьи — хитро сверкая глазками из-под курчавой прически. Впоследствии мы нарисовали ее портрет, хотя это сокровище и не было типичной меланезийской девушкой, а наши сеансы неоднократно прерывались вызовом девушки в суд, где она фигурировала в качестве обвиняемой.

Судебные разбирательства периодически проводятся районным правительственным чиновником, разбирающим местные конфликты, и наша девушка была привлечена к ответственности за то, что вызвала в ряде семей нарушение супружеской верности. Видимо, изобилие мяса в сезон ловли черепах и связанные с этим празднества возбудили и другие аппетиты, об удовлетворении которых позаботилась наша героиня. В прежние времена за измену мужу ей попросту отрубили бы голову, тем более что она была замужем вторично. В наши дни за легкомысленное поведение ей только пригрозили, что отправят учиться в миссионерскую школу.

Мы присутствовали на этом процессе, вызвавшем в нас глубокое сомнение в преимуществе белой юстиции над туземной. Показания на суде давали исчерпывающие доказательства виновности обвиняемой и отличались такими подробностями, что представитель администрации зарывался носом в бумаги, скрывая от присутствующих неудержимый смех. Из-за незнания местного языка все эти сочные подробности для нас пропали, но вместе с тем было ясно, кто из присутствующих к какой стороне примыкает. Злобность оскорбленных жен и нежелание полудюжины мужей, поддавшихся радостям сезона ловли черепах, давать какие-либо показания делал и для нас многое ясным, даже будь мы глухими. Девушка во время суда держалась так, будто не понимает, в чем дело. Ее круглый рот был беспомощно приоткрыт, она искоса посматривала из-под курчавой прически то на судью, то на жертвы своего легкомыслия и детским, пухлым пальчиком теребила большую серьгу, сделанную из раковины.

На любом языке ее можно было назвать грешницей, но вместе с тем очаровательной грешницей.

Приготовления к празднеству и само празднество начались одновременно, происходили днем и ночью и тянулись неделю, а вернее, до тех пор, покуда у людей хватало желания и сил для еды и смеха. Местное население не умеет заготавливать мясо впрок, а потому оно съедалось немедленно. Постепенно из кокосовой рощи стал слышаться плач усталых детей, а их матери с усталыми глазами и распухшими от еды животами с гораздо меньшим энтузиазмом продолжали готовить пищу. Все меньшее количество лодок появлялось на лагуне.