Охота за призраком. Борьба спецслужб СССР, США и Западной Германии за архивы МГБ ГДР

Как отмечает Вольф, тот «вечер стал началом дружбы, которая выдержала многие испытания и которая укреплялась с каждым годом. Андреа и я, — подчеркивает Вольф в своей книге[87], — определенно чувствовали, что от этого американца не может исходить ничего плохого».

Разочарование Вольфа в товарищах по оружию, какими он считал советских коллег, и бесперспективность их сближения с восточногерманскими чекистами в условиях разворачивания горбачевской перестройки, которое все более отчетливо видели, как на площади Дзержинского, так и в Карлсхорсте, создавало все более увеличивающуюся в размерах пропасть в отношениях между двумя в прошлом дружественными спецслужбами. Главное — исчезла доверительность в отношениях.

На Вольфа психологически влияла не только его личная встреча с Новиковым, в ходе которой он воздержался от раскрытия источников МГБ ГДР, хотя и получил от него условия связи для вывода его и его жены в СССР в случае осложнения ситуация в ГДР, но и, главное, неудачная поездка Леонида Шебаршина в ГДР в качестве главы советской внешней разведки. Вернер Гроссманн, несомненно, посвятил Вольфа в ее детали. Эту поездку Гроссманн подробно описывает в главе «Братья из КГБ»[88]. Гроссманн так пишет о поездке Шебаршина в 1989 году, который только сменил Крючкова, занявшего пост главы КГБ, в отпуск в ГДР. В гостевом доме МГБ ГДР в Дамсмюле, который представлял собой, собственно говоря, замок в стиле необарокко на 28 гектарах, его принимал министр Мильке, хотя это был, по сути дела, неофициальный визит. На автомашине доехать до него можно за двадцать с небольшим минут. Гроссманн свидетельствует, что разговор между Мильке и Шебаршиным длился уже несколько часов. Как отмечает Гроссманн, говорил в основном Мильке. Но речи напоминали речи функционера Коминтерна. Мильке требовал действий, утверждая, что «просто успешной работы разведки уже недостаточно». Конечно, можно по-разному интерпретировать слова главного восточногерманского чекиста. Скорее всего, Мильке намекал на возможность, которую в августе 1991 года попытался реализовать Крючков. Шебаршин, по оценке Гроссманна, «реагирует испуганно, и он явно озадачен». Гроссманн приводит его слова: «Не мы делаем политику, мы лишь ее реализуем». «Понятно, что Шебаршин, как и я, — делает вывод Гроссманн, — беспомощен». Он пишет далее, что «в течение четырнадцати дней мы говорили с Шебаршиным много о современности и о будущем наших государств, но оптимистичнее мы при этом не стали». Другими словами, обоих разведчиков не оставляли предчувствия о предстоящем крахе социализма в их странах. В этих условиях говорить о передаче агентурной сети МГБ ГДР советской разведке хотя и было несколько рановато, но уже явно бесполезно. И хотя через несколько лет Крючков решился в СССР на государственный переворот, но время было явно упущено. А соратники в ГДР только беспомощно наблюдали, как высшее партийное руководство совершает ошибку за ошибкой, усиливая ими позиции противников социализма.

В этих условиях, конечно, Советский Союз, боевое братство — все эти идеалы, которые десятилетиями поддерживали веру в будущее, служили основой существования, были костяком, на который нанизывались конкретные дела, не могли заполнить душевную пустоту, образовавшуюся в сознании людей, отдавших всего себя делу служения определенному государству и определенной идее в условиях, когда идея оказалась уже больше невостребованной. И Вольф не был исключением. Поэтому при всех его личных симпатиях к Александру идея общности уже стиралась в сознании Вольфа.

Джим понимал, что время работает на него и чем сложнее становится положение Вольфа в условиях приближения объединения Германия и неизбежности его преследования западногерманским правосудием, как только оно получит для этого возможности, тем больше шансов будут иметь американцы для получения доступа к его людям. Но время работало и против него. В штаб-квартире ЦРУ продолжал действовать «крот», а охотой за архивами МГБ ГДР вплотную занялись и западногерманские спецслужбы. Джим, проанализировав все обстоятельства своего визита к Вольфу после возвращения того из Москвы, доложил своему связному, что Вольф, скорее всего, созрел для обстоятельного разговора.

И тогда в конце мая 1990 года к Вольфу заявился Гарднер (Гас) Хэтэуэй, который тогда и не думал скрывать, зачем он явился к Вольфу. С типичной для американских разведчиков прямотой он заявил: «Господин Вольф, нас привело сюда предположение о том, что вы можете помочь нам в определенном деле. Мы ищем „крота“ в нашей службе, который нанес нам большой ущерб. С 1985 года произошло много плохого, и не только в Бонне, но и в других местах. Мы потеряли от тридцати до тридцати пяти сотрудников, среди них и некоторые в самом аппарате»[89].