Охотясь на Адэлайн

«Франческа позволила бы этому случиться?» с трудом выдавливаю я из себя, мой голос хриплый и напряженный. Он отступает на дюйм, внимательно следя за моим выражением лица. Я смотрю прямо вперед, отказываясь встретиться с его бездушным взглядом.

«Она не узнает». Он делает паузу, злобная ухмылка подрагивает в уголках его губ.

«И ты тоже».

Я крепко держусь за свое самообладание, тело дрожит, так как мой контроль грозит ускользнуть. Еще одна слеза скатывается, когда его большой палец проводит по моей нижней губе, раздвигая ее и кладя белую таблетку. и кладет белую таблетку мне на язык.

«Проглоти», — тихо приказывает он. Я глотаю, только если это означает, что я не буду помнить ничего этого.

«Хорошая девочка», — хвалит он. Пошла ты.

Затем он проводит пальцем по моему позвоночнику, оставляя мурашки по коже.

«Не волнуйся, принцесса, возможно, я буду хорошо заботиться об этих швах. когда они придут понюхать», — бормочет он, предлагая клочок надежды, за который я отказываюсь цепляться за нее.

Я огрызаюсь и смотрю на него сквозь затуманенное зрение.

«И ты будешь лучше?» шиплю я, бросая вызов его морали. Они такие же неясны, как матовое стекло.

Медленно, он выпрямляет позвоночник и одаривает меня загадочной ухмылкой. «Думаю. ты никогда не узнаешь, верно?».

Повернувшись, он выходит из комнаты. Как только дверь захлопывается, еще несколько слез вырываются наружу. И как только они вырвались на свободу, за ними следует поток. И сворачиваюсь в клубок и закрываю рот рукой, когда рыдания вырываются наружу. В течение неопределенного времени я рыдаю до тех пор, пока мои глаза не опухают, и мне больше нечего было дать. И тогда я медленно, глубоко вдыхаю. пока снова не соберу себя по кусочкам. Это грязно, и некоторые части меня меня были переставлены, но я больше не в руинах, и это лучшее, что я могу на данный момент.

Протерев глаза, я выдохнула и оглядела свою новую комнату.

Таблетки начинают действовать, и в сочетании с моей вечеринкой жалости трудно оставаться в сознании, но у меня нет ни секунды, чтобы принять это без того, чтобы кто-то не дышит мне в затылок.

Они выделили мне комнату в задней части дома, хотя и приличного размера.

Она скудная, тесное пространство занимают зеркало, кровать со скомканной подушкой и царапинами сдутой подушкой и драным одеялом, тумбочка и комод.

Как и весь дом, дерево скрипит при каждом шаге предчувствую, что скоро выучу места, которые не издают никакого шума.

С другой стороны, здесь есть заколоченное окно, из которого открывается прекрасный вид на подъездную дорожку, что позволяет мне видеть, кто входит и выходит, и мне не придется ни с кем делить комнату.

До того, как появилась Франческа, Рио сообщил мне, что еще пять девушек готовятся к аукциону. Работа Франчески заключается в том, чтобы сделать из нас настоящих секс-рабынь.

Научить нас, как вести себя, как выглядеть и чего не делать.

Но на самом деле она учит нас выживать.

Я не вижу во всем этом ни малейшего смысла.

Чем более податливыми, послушными и приятными мы будем, тем меньше вероятность того. подвергнуться ненужному насилию, утверждает Рио. Но нет никаких сомнений в том, что у покупателей будет иметь жестокую, садистскую сторону, и нет никаких сомнений в том, что мы будем на стороне получателянезависимо от того, какие мы идеальные маленькие карманные киски.

Они хотят, чтобы мы чувствовали, что выхода нет, поэтому мы должны вести себя правильно. и принимать хорошие дни вместе с плохими. Но это не выживание, это согласие.

Это принятие того, что однажды мы умрем здесь. Никогда не увидим нашу семью или любимых людей. Никогда не почувствовать свободу, смех и независимость до конца нашей жалкой жизни. Никогда по-настоящему не любить и не быть любимыми.

Но я ни хрена не смирюсь с этим.

Я возвращаюсь домой — в поместье Парсонс.

И к Зейду.

* * *

Скрип рядом с моей кроватью пробуждает меня от глубокой дремы, которую я проваливаюсь в глубокий сон, который, кажется, длится годами. Я просыпаюсь в холодном поту, дезориентированный и растерянный, когда нет ничего, кроме черноты, и мягкого белый отблеск лунного света, заглядывающего в окно, слабые пряди под тенью.

Только шепот моего участившегося дыхания слышен над колотящимся в моей груди.

Проходит несколько секунд, прежде чем я вспоминаю, где нахожусь. И в тот момент, когда это волосы на моей шее встают дыбом.

Кто-то наблюдает за мной.

Медленно, я сажусь, мои глаза адаптируются к темноте, которая давит вокруг меня. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть в окно, по которому стучит мелкий дождь.

Молния омывает старую комнату вспышкой яркого света, и я пользуюсь короткий момент, чтобы хорошенько осмотреться.

Здесь никого нет — по крайней мере, я не вижу.

Но я чувствую на себе тяжесть взгляда, обжигающего мое лицо, как раскаленный утюг, оставленный на шелковом платье.

«Кто там?» шепчу я. Слова даются с трудом, мое горло пересохло.

Когда никто не отвечает, я смотрю в сторону тумбочки и ищу отметки на боковой стороне стола. Там шесть отметок, но, учитывая, что на улице так темно., должно быть, уже за полночь. Сейчас у меня седьмой день.