Охотничье братство

Характерно для Мити было некое «русофильство». Шло оно, как мне кажется, от матери, Елизаветы Евграфовны. Вспоминаю дни рождения Вячеслава Евгеньевича. Огромный стол, много людей, около виновника торжества стоит традиционная бутыль настойки из куманики (она же княженика), присланная учениками академика из Архангельска. Выплывала, садилась во главе стола Елизавета Евграфовна. Звучным голосом распоряжалась за столом, что-то рассказывала, употребляя при этом весьма хлесткие русские словечки. У Мити они тоже были в обиходе, и собак своих называл Ванька, Дунька, выжлеца Динго он немедленно переименовал в Букета за присущий тому запах псины. Был очень доволен, когда пойнтера Гарсона в деревне мужики разом переименовали в Кальсона.

У семьи Тищенко вблизи станции Окуловка было небольшое поместье, приобретенное Вячеславом Евгеньевичем, когда он укрепился в жизни, став профессором университета. В этом поместье работали все его дети, работали на земле по-настоящему. Митя знал сельский труд, любил его, ценил и легко находил общий язык с деревенскими жителями. Помню его любимую поговорочку: «Баре дерутся, а изъян на крестьян», — он ее применял весьма широко. Естественно, что, познакомившись с нашей семьей, Митя сразу же полюбил моего отца, который был весьма сведущ в сельском хозяйстве, — разговаривать на эту тему они могли бесконечно.

Вскоре после знакомства Митя позвал нас с Юрием на охоту в Чащу, где сам еще не бывал, но имеет приглашение. Встретился ему в охотничьем магазине немолодой мужчина — по виду и говору деревенский человек, — покупал коробку пистонов. Продавщица заявила, что пистоны продаются только вместе с ружьем. Покупатель урезонивал: «Ест твою маненьку, говоришь неладное, — что ж, я приду на чугунку билет покупать, а мне: „Сначала купи паровик“?» Возмущен мужик. Митя купил для него пистоны. Новый знакомый, Алексей Яковлев, пригласил Митю приехать к нему — «станция Огорелье, деревня Чаща, инако — Язвинка». «Ой, рабята, — говорил Митя, — чувствую, что не врет, а ток обещает показать штук на двадцать пять!»

Весной мы поехали в Чащу. Теперь от нее остались только бугорки фундаментов, а тогда эта деревушка была из двух десятков домов. От Огорелья до нее было семь километров поразительно грязной дороги. Дом Алексея Яковлевича Яковлева — у околицы, большой, со многими пристройками. В семье четыре сына и три дочки, все взрослые. Двор не пустой — две коровы, нетель, овцы, две лошади. Приняли хозяева нас радушно.

На глухариный ток Алексей Яковлевич повел сам. Вот он вышел из дома, высокий, широкоплечий, за плечами небольшая сумочка и довольно поношенное ружье, а на ногах… лапти. Это когда в лесу еще снег, а все колеи, ямки залиты студеной водой! Да, обычные лапти. Правда, надеты они были на длинные, выше колена, кожаные чулки, а в них, конечно, толстые шерстяные носки. Я вспомнил «Кожаный чулок» Купера. Наш проводник шагал легко, нам, за зиму отвыкшим от ходьбы, поспевать за ним было трудно.

Обещанный ток лежал километрах в двадцати с лишним от деревни, в самом верховье большой реки. Мы добрались до места только к вечеру, едва успели кое-как подготовить ночевку и пошли на подслух. Слушали на «тележнике», так назывался проселок в глухую деревушку, давно не езженный, заросший. Не обманул Алексей Яковлевич — еще солнце было высоко, как всем нам, расположившимся вдоль тележника, стали слышны прилеты, громкие, тихие, а затем глухариные разговоры и вскоре — шум, как в курятнике! В сумерках сразу заточили несколько петухов. Вернулись к костру возбужденные, предвкушая завтрашнюю удачу. Алексей выпил с нами пару стопок, от курева отказался: «Этого зелья в рот не беру». Подремал минут десять и заявил: «Захвачу мошника на щи — и к дому». Мы все не новички в глухарином деле, могли бы удивиться, как это он в такую пору добудет мошника, если бы уже не поняли, что к этому лесовику подходить с обычными мерками нельзя. Взошла полная луна, высыпали звезды. Алексей шагнул от костра, бесшумно исчез в темноте. Довольно скоро послышался выстрел. Наш проводник вернулся с глухарем в мешке. Тут уж мы не удержались, спросили: как он сумел? Ответил, ничуть не гордясь: «Да простым-просто, когда лунит. Недалеча на островине точишко: лес — наголима осина. Походил, пригляделся. Вижу — на суку чернина, не маленькая, как кубач, я и стрелил».