Охотничьи страсти

– Ты посмотри, посмотри, с одного места и столько добра видно, ни в каком кино этого не найдёшь. Пожалуйста, любуйся себе, и всё бесплатно!

Племянник угрюмо осматривался кругом, топтался, определяя, куда бы присесть. Конечно, вид был живописный, но уж не до такой степени, чтобы прыгать от радости и повизгивать. А дядька себя, наверное, лишь чуть сдерживает, чтобы не подпрыгнуть. Внизу виднелась голубизна реки, обрамлённая прибрежными кружевами тальников и черёмухи, чуть выше – пологие, травянистые увалы. С края, выделяясь яркой зеленью, набирали буйноцвет дядькины посевы. Вся эта картина «нарисована» была на фоне пологих, подёрнутых тёмными, еловыми лесами, сопок. Завершалось всё багровым закатом на пол неба.

– Ну, что, почувствовал восторг в душе?! – дядька улыбался во весь рот.

– А как же, с тобой только попробуй не почувствовать, снова потащишь куда-нибудь. Уж лучше здесь.

– Ну вот, я же говорил, понравится!

Земляночка была маленькая, видимо строилась на одного. Да и строение-то не особо хитрое, боковые стенки выложены из дёрна, а перекрытием служили еловые жердушки, на которые наброшено немного травы, лапника, и всё это прикинуто тонким слоем земли. Земля уже успела прорасти травкой, хоть и жидкой, и теперь скрадок совсем не выделялся на фоне леса,– кочка какая-то, да и всё. Внутри тоже трава, правда, уже на половину перепревшая, затхлая, но терпеть можно, мягко.

Втиснулись туда с трудом, тесновато было, и лежать не очень удобно, приходилось опираться на локти и заглядывать в маленькое отверстие, голова при этом, упиралась в жерди перекрытия. Но скоро прилежались, смирились. Поле просматривалось хорошо, а заря, чуть не до полуночи, оставляет небо светлым. Именно на фоне этого светлого неба, по замыслу «режиссёра», и должна происходить сцена охоты. Фонариком, навряд ли, можно будет воспользоваться, больно уж мало оконце, чтобы сразу туда и фонарь всунуть и карабин. Хотя, кто его знает, дядька говорит, что уже однажды убивал здесь изюбря, может и правда.

В сумерках на поле никто не вышел. Только надоедливые комары донимали, вся землянка так и гудела от их радостного пения, и тихой сапой, под одежду пробирался мокрец. Видимо где-то приближались дождевые тучи, и, предчувствуя это, комары и мокрец, просто зверствовали. А ещё и от духоты, навалившейся вдруг из леса, от тесноты, племянник весь взопрел, пот так и плыл по спине, по груди, по лицу. Ох, и любит потных людей мокрец. Дядьку, как будто, и не кусают, лежит себе, поглядывает в окошечко. Любуется.

Стало совсем темно, на поле ни черта не видно, да и уже локти устали так, что занемели, плечи разламывались от усталости. От комаров и мошки чесалось всё тело, хотелось содрать с себя кожу. Племянник, уже в который раз, перевернулся на спину, вытянул в темноте руки и стал разминать их, попутно почёсываясь, как шелудивый поросёнок.

Из темноты, прямо перед лицом, донёсся какой-то шорох. Парень насторожился, перестал чесаться и весь обратился в слух. Дядька восторженно пялился в пустоту ночи, боясь лишний раз моргнуть, чтобы не пропустить чего-то самого важного, что должно случиться именно в этой Вселенной и именно в эту ночь. Скорее всего, он даже забыл, с какой целью он здесь находится, да и вообще,– находится ли он где-нибудь.

Шорох перед лицом повторился, прямо в широко открытые глаза,

посыпалась какая-то труха. Не отрывая взгляда от невидимого потолка, племянник судорожно нащупал фонарик и, торопливо включил его, уперев луч перед лицом.