Охотничьи тропы

Уень, с прилегающими к нему многочисленными озерами, займищами открылся нам не сразу, не за один год. В первую поездку (а с того времени уже прошло добрых полтора десятка лет), мы «открыли» озеро Зимник. Окаймленное густой стеной камышей и бором, с островом, с заливами и мысками оно было пристанищем птиц. А за бором было еще озеро — Песьяны, больших размеров, без камыша, но тоже обильное птицей. Чтобы попасть в него, мы тащили лодки через бор, потратив на волок почти полдня. А потом оказалось, что в Зимник можно попасть более коротким путем и в озеро Песьяны нет необходимости перетаскивать лодки через бор, а можно спокойно проплыть по другой речушке, впадающей в Уень. Но мы не жалели о затраченном труде и времени. Сколько раз в зимнюю пору с удовольствием вспоминали мы о том дне «неожиданных» открытий. Ведь прелесть охоты не только в том, чтобы взять больше дичи. Она дает широкие возможности для познания своего края. Так же «открыли» мы для себя озера Телеутское, богатое щукой Кривое, Амбинскую Ширь и много других добычливых по птице и рыбе мест в обширной заобской пойме.

* * *

Наша березка перестала давать сок. Прошла пора расточительства. Она оделась в яркую молодую зелень. В просвет между соснами мы видим ее, всю облитую солнцем, и нам издали кажется, что это вовсе не береза, а огромный, сброшенный из голубого весеннего неба кристалл изумруда. Весна в полной силе.

Утрами после осмотра ловушек приезжают рыбаки. Их обласки наполовину загружены отборным золотистым карасем.

— Черемуха зацвела, — говорят они, развешивая сети. — Теперь карась весь проснулся. Гуляет.

Рыбаки довольны. Цифра улова в бригаде растет с каждым днем.

У нас тоже полон садок. Возвращаясь с утренней зори, мы всякий раз вынимаем две наших небольших сети. И ни разу не бывают они пустыми.

А дни бегут. Все чаще мимо нас проплывают охотники — к дому. По утрам и на вечерней заре все реже слышны отзвуки выстрелов. И птица становится спокойнее. Пора любви проходит, и селезни уже с опаской посматривают на наши чучела и часто проносятся мимо, не обращая на них внимания. Птичьи голоса начинают смолкать над полоями. Разве изредка неугомонный крякаш сгонит самку с гнезда и долго гоняется за ней над озером. К нему еще присоединится пара и не смолкает крик до тех пор, пока не ускользнет самка в гущу кустов от назойливых кавалеров. Она уже вся полна заботой о будущем потомстве. А скверный характер мягка шавкающего красавца она знает отлично. Отыщет гнездо, — яйца побьет, все разорит и самой встрепка будет. Хорош супруг!

И вот наступает день отъезда. В это утро мы не выезжаем на зорю. Встаем поздно и начинаем собираться.

Все уложено в лодки. Мы закуриваем трубки и окидываем взглядом залитые полуденным солнцем полой. Вода скатывается. Уже образуются островки и во многих местах вода накрылась зеленым покрывалом, как бы защищаясь от палящих солнечных лучей.

Прилетела синичка. Села на кол от палатки и прощебетала: «до свиданья».

Пора в путь. До свиданья, наши любимые привольные места!

Никандр Алексеев НА ОХОТНИЧЬЕЙ БАЗЕ

В эти ночи, что стали светлей и ясней,
Не лежится ему и не спится…
Занят красками он, подражая весне,
Что раскрасила перья на птице…
Так прозрачен рисунок весны-акварель…
Но и он, подражатель, не хуже
Туалетное зеркальце пишет в крыле
Расписной деревяшки-крякуши.
Он прольет на головки нырков-чернедей
Позолоту закатов болотных,
Разместит разрисованных птиц на воде,
Как художник — на светлых полотнах.
Персиянке

[2]дал косу, лутку — белизну,В непогожий отзимок и в слякоть
На разлив посадил, как живую весну,
Что готова свистеть или крякать.
Он приманщик такой…
       На раскрашенный хлам,
Что в любую погоду был светел,
Приманил и меня:
       По ныркам-чучелам
Признаюсь, не однажды дуплетил.

* * *