Охотничьи тропы

      Старик был бел, белей метели…
      Удел его — лежи в постели,
      Да втихомолку все горюй:
      Как лыжи, годы под гору
Бежали ниже, ниже, ниже
И вот остановились лыжи.
Путь жизни пройден, погорюй:
Скатились лыжи под гору.
      Ах, их обить бы козьей кожей,
      Да быть на сорок лет моложе.
      Как белку бил дробинкой в глаз,
      Фашисты, так стрелял бы вас…
Пообещал старик столетний
Ружью отдать свой вздох последний.
Ужель без выстрела умру?
Сбежали лыжи под гору…
      Есть утешение: любимый
      Охотник-сын стрелял не мимо,
      Стал русскому он кровный брат,
      Кровь вместе лил за Ленинград
По свеже-выпавшей пороше.
Привет мой сын — стрелок хороший
За Сталина — он наш отец —
Да будет метким твой свинец.
      И я в тайге, не мимо метя,
      Взял девяностого медведя…
       Последнего ль?
            Ужель умру?
Сбежали лыжи под гору.
      Сказал, прикованный к постели,
      Старик, белее чем метели.
      Сказал старик…
            И вот те на.
      В аил нагрянула война.
Война в аил!
            И в самом деле,
Дрожали стекла и звенели…
Послышался звериный рев,
Мычанье долгое коров,
      Крик женщин, голосили дети…
      В глаза косматого медведя
      Глаза взглянули старика
      И зачесалася рука…
В окошко поглядел медведь
Или в медвежьей шкуре смерть
Пришла суровою порою,
Припрятав лыжи под горою?
      Иль новый воротник сошью?
      Тянулася рука к ружью,
      Рука, что выстрела просила,
      И к шорцу возвратилась сила.
Старик из хаты вон:
            — Постой,
Начнем открытый честный бой…
Я слухом слаб и плохо вижу,
Реви сильней, иди поближе…
      Как надо, примем чужаков.
      Не больше десяти шагов
      От следопыта до медведя…
      И зверь ревел, рыдали дети:
На задних лапах, сея страх,
Топтыгин шел в пяти шагах,
У старика былая хватка:
Нацелил прямо под лопатку,
        (Шерстиночку облюбовал)
      И смерть убита наповал.
      Старик сказал:
            — Неплохо вижу,
      Прощай постель. —
            И встал на лыжи.

Александр Куликов МЕДВЕЖАТНИКИ

Есть в Горно-Алтайской области село Уважан. Окутанные голубоватой дымкой в летние погожие дни лежат за долиной горные хребты. В узких ущельях пенятся о камни беспокойные, вечно торопливые реки. Зеленым ожерельем охватывает горы тайга, забирается высоко по склонам и, чем выше, тем реже она, и вот, словно устав подниматься на высоту, остается тайга внизу, и только отдельные деревья-смельчаки еще продолжают свой подъем, но потом исчезают и они. Выше, сияя белизной, лежат вечные снега — белки. Редко человек посещает эти поднебесные высоты, и только медведь — хозяин тайги — уходит в знойные июльские дни к белкам, в прохладу снежных вершин. А за зверем идет человек, отважный охотник-медвежатник. Идет день, два, три, неделю, не теряя следа, пока не встретится с ним и не вступит в единоборство.

Петр Степанович Подпоев из Уважана смутно помнит тот год и день, когда он впервые вышел в горы на охоту за медведем. Было это тому назад лет пятьдесят. И все эти полвека он слыл в аймаке одним из лучших охотников по медведю. Когда его спрашивали, сколько он привез домой за свою жизнь звериных шкур, старик Подпоев отвечал, прищурив глаза, начавшие слезиться от старости:

— Да полтораста, поди-ка, будет.

И Петр Степанович припоминал, что сто двадцатую отметку на ружье он сделал в тысяча девятьсот двадцатом году. А потом уж так счет вел, по памяти. Старое ружье с отметками отобрали белобандиты, а пока появилось новое, с точного счета убитому зверю старик сбился.