Читаем Охотничьи тропы полностью

Охотничьи тропы

Артемий К. , Василий Иннокентьевич Непомнящих , Григорий Анисимович Федосеев , Евгений Николаевич Березницкий , Михаил Лихачев

Разъяренный, с разинутой пастью и взъерошенной гривой, медведь вылетел из берлоги и кинулся к старику. Уйбааскы стоял в стороне. Он быстро поймал на мушку правое ухо медведя и спустил боек. Сквозь пороховой дым он краем глаза увидел, как старик всадил свой страшный нож на длинной палке в грудь зверя и не допускал его к себе. Зверь, брызжа кровью, тяжело дышал. А Моойтурук, совсем позабыв страх, впился зубами в мякоть задней лапы и рвал, что есть силы. Уйбааскы быстро перезарядил ружье, но выстрелить во второй раз ему не удалось, — зверь закачался и опустился на снег. Уйбааскы увидел, что у старика все лицо было забрызгано кровью, и испугался:

— Вас не поранил медведь? У вас много крови на лице…

Старик выдернул нож из груди зверя и отер рукавом кровь с лица.

— Ничего, сынок, это медвежья кровь.

Великий грозный зверь, хозяин густой тайги, лежал мертвый у ног старика, страшно растопырив когти и разинув пасть.

И мертвый он, казалось, готов был вскочить и ринуться на людей.

Сердце радостно билось у молодого охотника, ноги немного дрожали от усталости, но весь он ликовал от удачи: ведь это его первое крещение, первая встреча с медведем.

Старик подошел к нему и положил руку на плечо.

— Сынок, из тебя обязательно выйдет хороший охотник, ты станешь хозяином этой богатой тайги…

С этими словами старый охотник отечески потрепал его по плечу и улыбнулся еще молодыми, черными глазами….

Взвалив тушу зверя на лыжи, они направились с добычей к своей палатке.

С якутского перевел Кондр. Урманов.

Никандр Алексеев
СОБОЛЬ

Побережьем, где ветер долинный,От становий, по заросли низкой,Уводил его след соболиныйНа восток, по тайге баргузинской.На гольцы, где Ширильды истоки,В буреломы, в трущобы берложьи…Но зато на далеком востокеСоболя — минусинских дороже…На гольцах они — дымчато-мглисты,И нежней, чем в июне елани…Нет, не видел таких шелковистыхНикогда и никто на урмане.Соболей всех один есть красивей…Но тайга драгоценного прячетПод густой серебристою ивой,Что висит над рекою Гремячей.Потому средь кустов, под скалоюШорох снежной травы не прослушай…Не туда ль соболь падал стрелою,Навострив шелковистые уши?Эй, охотник с собакою пестрой,Ты стоишь… И ружье не дымится?… Ведь недаром по кедрам да соснамГолубая хвоя шевелится.Что глядишь в буреломную оголь?Или вспомнил девицу Элуже…Не ее ль ты — подслеженный соболь,Не по ней ли негаданно тужишь?Что тужить, ты не выстрелишь мимо…От Ширильды, от Чортова Шнура,Принесешь ты Элуже любимойНе одну соболиную шкуру.

* * *

Заметая звериные следья,Горностаем легла перенова.И лучистей, чем в полночь созвездья,Загорелись глаза зверолова.Полыхнуло багровым рассветом.Вскинув голову, дымчатый собольПокатился с разлившихся ветокПод широкий серебряный тополь…Нагибаясь, берет осторожно…И глядит, и любуется гордо —Он — охотник лихой и таежный,Он — эвенк Шемигарского рода.

В. Пухначев
ЗИМНИМИ ТРОПАМИ

В село Кочки я приехал зимним утром. Федора Андреевича Бабина не оказалось дома. С рассветом он ушел в степь смотреть капканы, расставленные накануне.

Приветливая Ефросинья Александровна усадила меня в передний угол. Она заварила чай и пригласила к столу.

— Пока Федор Андреевич вернется, мы с вами чайком побалуемся. Одной-то скучно дожидаться. У нас ведь все — охотники. И сын и дочери промышляют. Мне тоже работы хватает. Иной раз столько зверя добудут — едва-едва успеваю шкурки оснимывать, — говорила она, накрывая стол.

Мы пили чай — чашку за чашкой. Было уже далеко за полдень, а Федор Андреевич все не возвращался. В полях в это время происходила схватка человека со зверем.