— Когда тебя кусают, ты меняешься. Я говорю не только о физической трансформации. Вирус — или что там так действует — превращает тебя в эгоиста. Все, о чем ты думаешь, — следующий прием пищи и как выжить и процветать. «Я, я, я» — неустанно стучит в голове, словно гимн. Вот этот демон, Ли: совершенный и тотальный эгоцентризм.
— Социопатия, — пробормотала я.
— Именно, — подтвердил Дэмьен.
Я сделала мысленную зарубку рассказать об этом Эдварду. Сомневаюсь, что оборотни повально обращались за психиатрической помощью по поводу своего психоза, но не помешает проверить каждого, у кого проявлялись социопатические наклонности.
— Я оставался в Европе, пока последний член моей семьи не умер. Не хотелось встретиться с кем-то знакомым. Как бы я объяснил, почему жив?
— Разве твоя мама не любила бы тебя наперекор всему?
— Несомненно. Но мне было наплевать на мать, на любовь, семью и все, что по-настоящему важно. Меня заботил только я сам.
Я нахмурилась: эти слова говорил не тот Дэмьен, которого я узнала поближе и полю... — то есть, возненавидела.
— Когда все, кто меня знал, умерли, я вернулся в Америку. Я скучал по ней, насколько это вообще было возможно. Кроме того, в Европе становилось небезопасно: все монстры, выпущенные нацистами…
— Ты знал об этом? — подскочила я.
— Ну конечно! У нас собственные сказки, легенды и история. Существа, которых Менгеле сотворил в своей лаборатории, начали создавать проблемы. Видишь ли, американцы не верят всему так, как европейцы.
— То есть?
— Люди, жившие возле Шварцвальда, столетиями наблюдали, как из чащи появлялись невероятные создания. Европейцы покупают серебряные пули так же легко, как мы — чизбургеры. А вот американцы — современная нация, ведь стране всего-то две сотни лет. Мы верим только тому, что можно увидеть, услышать и потрогать. Разве можно купить серебряные пули в «Уолмарте»?
Я понимала, куда он клонит.
— Когда я вернулся в США в шестьдесят восьмом, — продолжил Дэмьен, — мир сошел с ума. Люди вовсю путешествовали автостопом. В моде были свободная любовь и наркотики — замечательное время для монстров. Со всеми этими перемещениями по стране люди исчезали бесследно.
— А теперь? — спросила я.
— Теперь все сложнее. Но все равно есть пропавшие без вести, о чем ты знаешь не хуже меня.
Дэмьен был прав. Несмотря на компьютерные технологии, телефоны и другие прибамбасы, необходимые для сегодняшней жизни, люди все равно исчезали. И мы оба знали, почему.
— Пока что ты не привел ни одного стоящего довода, из-за которого у меня пропало бы желание пустить промеж твоих глаз кусок серебра.
— Теперь я убиваю не людей, а оборотней, — сказал Дэмьен.
Не уверена, что поверила ему, но все же предоставила право оправдаться.
— Почему?
— Кое-что произошло и заставило меня понять свои поступки. Заставило мучиться по поводу каждой отнятой жизни и не забывать всю боль, которую я причинил другим. Лица убитых преследуют меня, и есть только один способ заставить их померкнуть хоть на секунду — оборвать жизнь такого, как я.
— Никогда не слышала о совестливых оборотнях.
— Я тоже. Это либо проклятье, либо дар. — Дэмьен скривил рот. — Зависит от того, под каким углом посмотреть.
Я не была уверена, какой угол выберу, потому что эта история казалась чертовски неправдоподобной.
Глава 30
— Около года назад, — продолжил Дэмьен, — я очутился в Арканзасе.
— А ты не сидишь на месте.
— Приходится. Исчезновения людей — это одно, а вот когда пропадает целая толпа, причем в одном городке, — уже другое.
Я пожала плечами, соглашаясь с доводом.
— Оборотни жаждут человеческой плоти. Большинство выходит на охоту несколько раз в месяц, а то и чаще — если ранены. Но есть одна ночь, когда питаться обязательно.
— Полнолуние, — сказала я.
— Точно. Вот когда происходят разные странные события — спроси любого из работающих в ночную смену: копа, фельдшера скорой помощи, официантку или бармена. Полнолуние всегда равно бурной ночи. Так вот, год назад я очутился в горах Арканзаса. Там жила женщина… — Дэмьен умолк и снова уставился на свои ноги.
— Не переживай, ревновать не буду, — поддела я.
И тут же пожелала вернуть слова обратно, потому что так обычно говорят отвергнутые любовницы и жалкие барышни, требующие внимания. Никогда не хотела видеть себя в этой ипостаси.
Дэмьен пропустил колкость мимо ушей.
— Просто… трудно вспоминать, кем я был и что делал, — вздохнул он.
Не то чтобы мне хотелось знать его историю, но без нее никак не обойтись.
— Продолжай.
Дэмьен набрал в грудь воздуха:
— Я делал кое-какую работу по хозяйству в доме той женщины. Она была одинока — муж бросил ее с четырьмя детьми.
Вот козел!
— Я планировал немного там задержаться, — продолжал Дэмьен. — Еды бы хватило на несколько полнолуний.
Его голос звучал ровно, взгляд был устремлен вдаль, а лицо, безжизненное и лишенное всяких эмоций, выглядело маской — прямо как во время нашей первой встречи.
— Они жили сами, натуральным хозяйством. Идеальные жертвы — и полностью в моей власти.
— Что же случилось? — прошептала я.