Охотничий билет без права охоты

Оперуполномоченный Костя на ходу выпрыгнул из машины и подбежал к Мокрухину, которому как раз помогали подниматься его бодигарды. Они заботливо отряхивали мокрухинские брюки от весенней снеговой кашицы и что-то тихонько нашептывали, негодующе сопя. Улыбчивый Костя, который, впрочем, в данный момент был вполне сосредоточен и даже суров, удостоверившись, что покушение на Мокрухина снова не удалось, прямиком направился ко мне, уже практически оправившейся от пережитого.

– Гражданка Звонарева! Вы были свидетельницей происшедшего? Попрошу вас незамедлительно дать показания следствию. Будем раскрывать покушение по горячим следам!

– Привет, Костя! – сказала я. – Как ты быстро добрался!

И честно изложила все, что видела.

Костя внимательно слушал, изредка кивая.

– Кто он, – шепотом спросила я, – этот Мокрухин?

– Временно нигде не работающий, – отозвался пасмурно Костя, о чем-то напряженно размышляя.

– А почему на него все время покушаются?

– Не фокус, что на него все время покушаются, – задумчиво проговорил Костя, – вот почему его никак не прихлопнут – вот вопрос.

– Ты сидел в засаде?

Костя, наконец, отвлекся от каких-то своих мыслей, пристально посмотрел на меня и довольно-таки уклончиво ответил:

– Ничего подобного.

* * *

В этот раз Антон ставил лазерное шоу на музыку известного американского композитора Боби Рона, который по этому случаю прибыл в Москву собственной персоной. Музыка была оригинальная.

В детстве Боби очень любил царапать виниловые диски. Ему доставляло неизъяснимое удовольствие слушать, как взвизгивают под иглой бороздки на черной поверхности, ему нравилось, как заедает пластинку на одном и том же месте, как поскрипывают шероховатости, сделанные им лично.

Потом, когда Боби Рон подрос и с трудом окончил начальную школу, выяснилось, что он не способен к работе – к физической, потому что слишком нездоров и слаб, к умственной, потому что страдал некой психической болезнью, при которой не мог сложить буквы в слога, тем более в слова.

Но Боби удалось не только найти свое место под солнцем, но и реализовать свои жизненные пристрастия. Казалось бы, что может быть бесполезнее, чем увлечение царапаньем пластинок? А вот и нет! Боби смог стать основоположником целого направления в музыке, которое строилось на этом его хобби.

Еще на заре своей безработной юности, в каком-то барчике он встретил девушку Рю, которая мечтала быть певицей, но которую ото всюду гнали, поскольку у нее не было ни голоса ни слуха – даже случайно она никогда не брала нужную ноту. Внешностью ее тоже Бог обидел. Но не судьба играет человеком, а человек – судьбой! Боби и Рю поделились друг с другом своими жизненными пристрастиями, очень понравились друг другу и с тех пор шли по жизни рука об руку.

Нынче их музыкальный бизнес процветал, Боби и Рю давно уже были миллионерами, в многочисленных рейтингах неизменно занимали первые строчки, мир боготворил своих кумиров, и вот, наконец, Боби и Рю решили осчастливить и Россию.

Я прошла через служебный вход, мимо закулисного буфета, сначала в зал. Толпа в Олимпийском неистовствовала. В партере убрали стулья, и народ давился там, как селедки в бочке, жарко дыша друг дружке в затылок. Самые дешевые билеты стоили по сто долларов, но каких только денег не заплатишь, чтобы вживую увидеть и услышать, как своими виртуозными пальцами Боби царапает пластинки, как завывает Рю, как вместе они бьют о сцену виниловые диски, топчут их и снова царапают. И все это к тому же в изысканном свете лазеров!

– В детстве, – сказал немолодой дядечка, стоявший рядом со мной, – я тех, кто пластинки царапает, поколачивал.

На него с негодованием зашикали со всех сторон. Как все же мы не толерантны к чужому мнению! Я отправилась в служебный буфет «Олимпийского». Душевное место, спокойное. Здешняя служба безопасности всегда была на высоте, и безумные фанаты просачивались сюда крайне редко. Разве что прорвется какая-нибудь маниакальна девица, чмокнет в плечико зазевавшегося кумира и взмолится об автографе. В остальном здесь было всегда сравнительно безмятежно, а тусующиеся знаменитости придавали этому интерьеру некий шарм и актуальность. С некоторыми я была знакома, и тут всегда было с кем перемолвиться словом. Когда я еще ходила на работу в институт, я так уставала от разнообразного общения, что усиленно избегала всяческих светских раутов и бомондным сборищ. Теперь же меня непреодолимо тянуло в людные точки, словно преступника на место преступления. И этот диалектический закон отрицания отрицания, скорее всего, должен был свидетельствовать о том, что все же нет счастья в жизни. Полного и гармоничного.

Я кивнула нескольким знакомым.

– Оля, передай Антону, что лазеры – это единственное, что тут хорошо!

– Ну, не скажи, не скажи! В этих звуках что-то есть. Ольга, иди к нам!