Аксель подумал, что лейтенант действительно чего-то недоговаривает. Очевидно, что вопросов, осуществи он задуманное, только прибавится. «Все-таки гро Гуттормсен был прав, – размышлял юноша. – Он собирается сбежать, только подельникам об этом не говорит». Чуть приоткрыв глаза, он попытался осмотреться, стараясь не двигаться. Особенно много увидеть из такого положения не удалось. Даже точное количество сопровождающих определить не получалось. Пролежав так неопределенное время, юноша уже отчаялся выяснить еще что-то полезное и почти решился выскочить из телеги и попытаться убежать, когда один из стражников снова заговорил:
– Лейтенант, мы что, не будем на привал останавливаться? Вон же та поляна, где обычно встречаемся.
– Мы должны прийти на место встречи раньше, чтобы приготовиться. Сегодня идем без привала и на ночлег остановимся как можно позже.
Задавший вопрос что-то недовольно проворчал, а Аксель, наоборот, облегченно вздохнул. Он боялся, что встреча состоится уже сегодня, но теперь решил дождаться остановки – в темноте будет проще убежать. Юноша сосредоточился на том, чтобы подготовиться к побегу. Он поочередно напрягал руки и ноги, чтобы они не затекли, стараясь делать это незаметно. Попытался нащупать метатель, но не преуспел в этом – бдительный стражник, как только он попытался пошевелить рукой, остановил телегу и несколько раз похлопал юношу по щекам, не испугавшись даже новой порции ругательств от лейтенанта. Акселю потребовалось все самообладание, чтобы не выдать себя, и больше он таких попыток не делал. Время тянулось очень медленно, к тому же, как назло, погода в этот день была солнечная, и в результате через несколько часов юноша почувствовал, что его лицо обгорело. Сумерки он воспринял с облегчением, но и тогда стражники не остановились на ночлег, шли, пока совсем не стемнело. Никто и не подумал снимать пленников с телеги, чтобы расположить поудобнее – Аксель, было, обрадовался, надеясь, когда стражники отвлекутся, увести лошадь, а вместе с ней и телегу, в которой так и лежали Нильс и Кара, но лошадь как раз пожалели – распрягли и отправили пастись, спутав, предварительно ноги.
Чтобы дождаться, когда большая часть стражников заснет, потребовалось больше терпения, чем во время долгого дневного перехода. Наконец стражники распределили время дежурства – стало ясно, что их четверо, кроме лейтенанта, который, кстати, исключил себя из списка часовых, и все улеглись спать. На часах, суда по голосу, остался тот самый бдительный сержант, который проверял Акселя утром. Юноша понимал, что лучше дождаться следующей смены или даже предрассветных часов, когда часовые расслабятся и будут сонными, но терпения не хватало. К тому же он боялся, что и сам может заснуть от долгого бездействия и тишины, несмотря на жажду, которая мучила его с момента пробуждения. Он вытерпел еще час и начал осматриваться. Голова повернулась с отчетливым скрипом – так, по крайней мере, показалось юноше, хотя стражник, который сидел перед костром, кажется, ничего не услышал. Аксель порадовался, когда заметил, что часовой смотрит в огонь – значит, его глаза не привыкли к темноте и он почти ничего не видит. Все остальные тоже расположились вокруг костра и, по-видимому, спали – по крайней мере никто не ворочался и не шевелился.
Несколько раз глубоко вздохнув, юноша перевалился через борт телеги и побежал в сторону от костра, слыша за спиной удивленный крик:
– Тревога!