Охотник

«Теперь точно засветился. А чего от него ещё ждать? Дебил — дебил и есть, это уже и по музыке, что он слушал, было понятно». Роэман не собирался что-либо советовать Мартынову, чему-то его учить. Виталий Леонидович откинулся на спинку кресла и смотрел вперёд. Ему было не до будущих проблем Мартынова. Странное дело, то чувство в груди… Оно стало тяжелее, что ли. Словно холодный ком превратился в ледяной камень. Он буквально почувствовал во рту острый привкус опасности, от которого цепенели пальцы.

— Вон она, — радостно заревел Мартынов, — вон, через детскую площадку бежит.

Давя на педаль газа, он на чрезмерной для внутренних улиц скорости объехал огромную детскую площадку и, уже паркуя свой большой автомобиль, пообещал:

— Я быстро.

Схватил топор и выскочил в туман, и пошёл очень бодрым шагом наперерез девочке, которая была едва различима в белой и влажной пелене.

«Спинища у него какая!». Роэман подумал, что ему будет нелегко справиться с Мартыновым, когда они встретятся на той стороне. Вернее, было бы нелегко. Именно так. Виталий Леонидович откинулся на спинку кресла, положив голову на подголовник, приняв позу смиренного ожидания.

Он даже не смотрел в ту сторону. Всё, что он смог сделать, — это дотянуться и выключить музыку. Только вот спокойствие его было внешнее.

Он не видел ни девки, ни своего бывшего помощника, всё укрыл туман. А вот холодная тяжесть в груди была с ним, теперь она стала больше напоминать не тяжесть, а резь. Роэман уже знал, что дело не выгорит. Знал, что у Мартынова ничего не получится. Не прошло и минуты, как ему стало душно, ладони вспотели. Так душно, что захотелось выйти из машины на воздух. Но он не вышел. Он просто повернул голову в ту сторону, в которую ушёл Мартынов, и увидал, как из пелены тумана к нему идёт ОНА. Да, это была та самая баба, которую он уже видел ночью. Она шла не спеша, вырисовываясь всё чётче и чётче. Неприятная. И сквозь туман было отлично видно огонек от сигареты. Вроде и одета хорошо, платок на голове красивый… Но… Плащ… Какой-то замызганный, рукав грязный. Одна рука в кармане плаща. А во второй, в правой, она что-то несла. Он не сразу понял, что это. А потом разглядел… Это… это был топорик Мартынова. Она шла и шла, пока не подошла ближе. Стёкла в машине у Мартынова тонированные. Но Роэман знал, что это ровным счётом ничего не значит. Он знал, что она видит его. Он уже мог разглядеть её светлые, светлые глаза. Они буквально впивались в него с удивительной точностью. Впивались прямо ему в лицо. Баба подошла к машине вплотную, сигаретка в зубах. Постояла и небрежно кинула топорик на большой капот. Теперь Виталий Леонидович с облечением отвёл от неё взгляд и смог рассмотреть его. Топорик был в крови. Весь, включая рукоять. А к его лезвию, к самому носку, прилип клок волос. И Роэман знал, чьи это волосы. А баба так и стояла у машины с его стороны; не будь стекла, он мог бы дотянуться до неё рукой. Теперь-то ему было ясно, почему её плащ такой замызганный, весь в тёмных, жирных пятнах. Она не собиралась ничего делать, просто стояла и курила. Он снова посмотрел на неё. Он понял, что ошибался, посчитав её глаза светлыми. Они были не светлые, а белёсые, зрачки в них были почти такого же цвета, как и белки. Светло-серые, мутные, как у застарелого покойника. Их взгляд пронзал и затемнённое стекло двери, и его тело, и душу. И Виталий Леонидович, не раз стоявший на грани смерти, не раз попадавший в ситуации, из которых практически нереально было выбраться живым, ещё никогда в жизни так отчётливо не чувствовал могильной сырости.

И лицо её было спокойным и бесстрастным, а ещё серым, только в отличие от светло-серых глаз, кожа лица была тёмно-серой. На правой щеке и на подбородке чернели две гнилые язвы. Он невольно поёжился; да, даже через дорогую дверь и дорогое стекло машины он прекрасно чувствовал, как от неё несёт сырым холодом. Теперь он знал, что напоминал ему тошнотный ком в груди.

Он смотрел на неё, а она на него. И им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Секунд десять молчания, и все вопросы между ними были сняты. Виталий Леонидович к этому дому и к этой девочке не приблизится. Никогда.

Женщина достала из кармана новую сигарету, закурила и, больше не взглянув на него, повернулась и не спеша пошла в туман. А вот Роэман спешил. Виталий Леонидович быстро с пассажирского сиденья перелез на водительское, осмотрелся — как тут что, — взялся за руль и, включив передачу, поехал от этого страшного места. Набирая скорость, он резко крутанул рулём туда-сюда, чтобы окровавленный топор с клочком волос соскользнул с капота.

Он не очень хорошо понимал, куда ехал, — дома-дворы, дома-дворы — и когда выехал на какую-то улицу, он не знал её названия. Роэман по наитию свернул налево, пересёк сплошную и поехал к Московскому проспекту. Он не был искусным водителем. Плохо знал правила, ему привычнее было ходить пешком, но сейчас он думал только о том, чтобы убраться отсюда побыстрее, и машина для этого была как раз то, что нужно.