Охотник

Джек часто слышал рассказ о калифорнийской ловле Роя, но так и не мог решить, верить этому или нет. Единственный раз, когда Рой надолго отлучался из Сент-Эллена, было тяжелое время кризиса начала тридцатых годов. Тогда Рой исчез на целых полтора года. Конечно, он мог быть и в Калифорнии, хотя Джек подозревал, что Рой попросту работал на ферме где-нибудь в Мичигане, но был слишком горд, чтобы признаться в этом.

— Вот я расскажу вам, что видел в одной бобровой хатке, — сказал Рой.

— Где? В Калифорнии? — недоверчиво спросил Зел.

— Нет. Здесь, на Четырех Озерах, несколько лет назад, — ответил Рой. — Я набрел как-то на заре на бобровую хатку и нашел в ней старого бобра, который храпел во все завертки. — Рой сказал это так серьезно, что все поверили ему, хотя и рассмеялись. Так разговор попал в намеченное Бэрком русло. Он вылился в диалог между Бэрком и Роем, из которого Бэрк и так и этак выуживал все, что ему требовалось.

Рой упивался своими лесными былями, а этого только и хотелось Джеку. Рой сидел на ларе у окна, жевал свою жвачку «Принца Альберта», хлопал себя по коленям, дойдя до чего-нибудь особенно его забавлявшего, напускал на себя серьезный вид, когда надо было быть серьезным, но в сущности его слова были обращены к Бэрку: Рой как бы призывал его своим авторитетом оспорить их достоверность, нарочно мешая выдумку с правдой, серьезное с шуткой, чтобы вызвать Бэрка на спор и тогда как следует с ним поспорить. Но Бэрк только спрашивал и слушал.

Иногда дело доходило до явных нелепостей.

— Видели вы когда-нибудь лису, — с серьезным видом спрашивал Рой у Бэрка, — как она влезает в озеро, зажав в зубах ветку, и ждет, пока все паразиты не соберутся на ветке, а потом выпускает ее из зубов, а сама плывет к берегу?

Заговорив о лисе, Рой рассказал, как лиса, преследуя зайца, идет за ним след в след, как лиса балансирует хвостом на бегу. Исчерпав рассказы о лисе, он перешел на рысь. Как неуклюже она преследует зайца, прыгая и увязая в снегу, вместо того чтобы скользить по нему, как на лыжах.

— Знаете, рысь охотится за добычей по большому кругу, как траппер по цепи капканов, — говорил он Бэрку. — И знаете, она при этом пользуется человечьей тропой.

Бэрк и на это промолчал.

За рысью пришел черед медведя.

— Медведь убивает, — говорил Рой, — только когда не может иным путем добыть себе пищу. Подобно всем большим животным, он охотно жил бы в мире. Вы знаете, он делится со скунсом своей добычей. Или норка… Однажды, — сказал Рой, — я раскопал ее нору, которая была сплошь набита лягушками, аккуратно сложенными одна к одной, как сардины. Или лось… Лося нельзя утопить, даже если застрелишь его на глубоком месте. Или рысь… Знаете, попав в воду, она плывет непременно по прямой. Или олень… Замечали вы когда-нибудь, как олень, совершенно без всякой причины, вдруг снимается с пастбища и вихрем несется напролом сквозь заросли, а потом опять, как ни в чем не бывало, начинает щипать траву?

Рассказам Роя не было конца, но Бэрка они увлекали не меньше, чем самого Роя, и он охотно делился с Роем своим знанием лесных зверей, знанием несколько другого рода. Бэрк рассказывал, что бобер, поев водорослей, расстраивает себе желудок. Он рассказал Рою, что медведь залегает в берлогу из-за недостатка пищи, а не по какому-то инстинкту. Что на несколько месяцев задерживается развитие зародыша медведицы: он начинает быстро развиваться только тогда, когда она залегает на зиму в теплую берлогу. Что полосатый суслик, этот классический зимовщик, во время зимней спячки сбавляет пульс от нормальных трехсот ударов в минуту до четырех.