— Подруженька слева его обратно не примет, — говорит Лена. — Джонни из тех, кто с глаз долой — из сердца вон. Домой-то возвращается с большим шумом, но когда уехал, о нем и думать забыли. Я о нем ни слова не слыхала за все четыре года. Никто не сказал, что чей-нибудь племянник на него в пабе наткнулся или брат чей-нибудь с ним на стройке вместе работал. Чем он занимался, ума не приложу.
Норин тут же принимает вызов.
— Ой, да я слыхала то-се. Год-два назад Анни О’Риордан, ну ты знаешь ее, которая поближе к Лиснакарраху? У ней двоюродный видел его в пабе с какой-то девчоночкой в черных кожаных штанах в обтяжку, смеялась до упаду от его шуток. Смекаешь, о чем я? Этот малый и субботу с воскресеньем не отсидит, чтоб женщина за ним не присматривала и не рассказывала ему без передыху, какой он весь из себя потрясный.
— Похоже на Джонни, все так, — говорит Лена. Шила когда-то считала, что Джонни весь из себя потрясный. Лена сомневается, что Шила до сих пор считает так же.
— А еще помнишь Бернадетт Мадиган, с которой мы в хоре вместе пели? У нее крохотная антикварная лавка в Лондоне теперь, и кто, как не Джонни, пытался загнать ей ожерелье, которое, он говорил, брильянтовое, а к нему в придачу слезливую байку про то, что жена от него сбежала и бросила его с тремя голодающими дитятками. Он ее не узнал — Бернадетт жуть как весу набрала, господь ее храни, — зато уж она его узнала. Сказала ему, чтоб засунул себе свои липовые брильянты куда поглубже.
— Она с ним кувыркалась, в школе-то? — спрашивает Лена.
— Это ее дело, не мое, — чопорно говорит Норин. — Но, я б сказала, да.
Вспышка успокоенности у Лены в уме гаснет. Прямо-таки жуликом Джонни не был никогда, однако поди разбери, по стечению ли обстоятельств оно так. Если он эту границу перешел, кто знает, как далеко его унесло и что он на хвосте притащил.
— Когда она его видела? — спрашивает Лена.
— Перед Рождеством. Идиётина, блин, — Джонни, в смысле, не Бернадетт. Она сказала, что даже слепой увидел бы, что никакие там не брильянты.
— Ты мне не рассказывала.
— Я слышу куда больше, чем говорю, — сообщает Норин с достоинством. — Тебе кажется, будто я главная на все графство сплетница, но я, когда хочу, рот держу на замке. Ничего никому не говорила про Джоннины дела, потому что знала, что вы с Келом из кожи вон лезете, чтобы ребенка его блюсти как следует, и потому не хотела баламутить ничего, ославляя эту семейку хуже, чем оно уже и так есть. Вот.
— Вот, — говорит Лена с широкой улыбкой. — А я учу ученого.
— А то как же. Как там ребенок поживает-то?
— Шикарно. Заходила новый слой воска на бабулину старую кровать намазать.
— А, хорошее дело. И что она себе думает насчет того, что папка домой вернулся?
Лена пожимает плечами.
— Это ж Трей. Сообщила, что он вернулся, а следом — что собаку надо покормить, вот и весь сказ.
— Смотрится та собака дико, — замечает Норин. — Будто ее слепили из того, что от других собак осталось. Твоей Дейзи не помешало бы получше разбираться в ухажерах.
— Ей надо было с тобой посоветоваться, — говорит Лена. — Она б и глазом моргнуть не успела, как ты б ее свела с роскошным самцом при родословной длиной с мою руку.
— Ты ж сама не жаловалась покамест, — отбривает ее Норин. Лена склоняет голову, признавая попадание, а Норин, победно кивнув, возвращается к работе. Добавляет: — Слыхала, детка у тебя ночевала, когда Джонни домой вернулся.
— Во даешь, — произносит Лена под впечатлением. — Ночевала, ага. Кел нервничает, когда она в горы уходит впотьмах. Боится, что в болото свалится. Не свалится она никуда, но Кела убеждать без толку.
Норин бросает на Лену прицельный взгляд.
— Передай мне вон ту коробку с джемом. А что Кел?
Лена толкает коробку по полу ногой.
— А что Кел?
— Что он думает про Джонни?
— Ну, они едва повидались. Кел толком не успел никакого мнения сложить.
Норин с профессиональной скоростью мечет банки на полку.
— Ты замуж за этого мужика собираешься?
— А, господи, нет, — говорит Лена, возвращаясь к «Фруктовым пастилкам». — Белое мне не к лицу.
— Уж конечно, не в белом тебе, по второму-то разу, и не о том речь. Я тебе вот что говорю: если собираешься за него замуж, тянуть ни к чему. Давай уже — и дело с концом.
Лена смотрит на Норин.
— Кто-то помирает, что ли?
— Есусе, Мария и Иосиф, ты о чем? Никто не помирает!
— А с чего спех тогда?
Норин вперяет в нее колючий взгляд и возвращается к банкам. Лена ждет.
— Ни одному Редди доверять нельзя, — говорит Норин. — Про ребенка дурного не скажу, из нее может выйти толк, но остальные-то. Сама знаешь не хуже моего, никому невдомек, что там Джонни может себе в голову забрать. Если против Кела настроится и решит набедокурить…
Лена ей:
— Лучше б без этого.
— Оно понятно, да. Но вдруг. Келу надежней будет, если он на тебе женится. Даже пусть съедется. Народ с меньшей вероятностью станет слушать всякое.
Лена уже так долго держит в узде свой норов, что всплеск злости застает врасплох ее саму.
— Если Джонни что-то подобное удумает, — говорит она, — ему несдобровать.
— Я ж не говорю, что удумает. Не устраивай ему ничего, а то…