Скелет, отдалось у нее в голове.
Скелет в зеленой парке, со старыми садовыми ножницами в руке.
Сейчас Валерия видела только отсветы на стекле теплиц, стволы, пожелтевшую траву и проржавевшую до дыр тачку.
Она живет одна в сельском доме, она не должна бояться темноты.
Может, это клиент или поставщик, хотел спросить о чем-то, но отступил, когда она показалась в окне голая.
Валерия взяла с ночного столика телефон, но он оказался полностью разряженным.
Йона приедет самое позднее через час, пора приступать к готовке, но Валерия чувствовала, что хочет все-таки проверить сад.
Накинув старенький халат, Валерия начала было спускаться по лестнице, но остановилась. По ногам тянуло сквозняком. Она крадучись одолела последние ступеньки и вздрогнула, увидев, что входная дверь открыта.
— Эй? — осторожно позвала Валерия.
Пару мокрых осенних листьев занесло ветром на коврик в прихожей и на белый дощатый пол. Валерия сунула босые ноги в резиновые сапоги, взяла со шляпной полки фонарик и вышла из дома.
Она спустилась к теплицам, убедилась, что двери закрыты, включила фонарик, посветила. Капли конденсата поблескивали на стекле, листья прижимались к стеклам, ярко блестели на свету, отбрасывали глубокие тени.
Валерия обошла стоящую с краю теплицу и осторожно приблизилась к лесу. Трава шуршала под сапогами, веточка хрустнула, ломаясь под ее тяжестью.
— Я могу чем-нибудь помочь? — громко спросила Валерия.
Бледная кора вербы в свете карманного фонарика походила на карстовые отложения. Освещенные ветки сияли на фоне оставшихся в глубине темных.
Валерия подошла к тачке, посмотрела на коричневые хлопья ржавчины, на дыры в пористом металле и ей вдруг стало холодно так, что она задрожала.
Она осторожно отошла в сторону, посветила фонариком подальше, увидела, как поблескивают в свете нитки паутины.
Здесь никого нет, луговая трава не шелохнется; но в глубине между деревьями, там, где начиналась темнота, лежало серое одеяло — старый плед, который Валерия никогда раньше не видела. Она подошла ближе, хотя сердце готово было выскочить из груди.
Под одеялом на земле словно лежало что-то, похожее на скорченное, без рук, человечье тельце.