Охотник на лис

Всякий раз, когда я просыпаюсь от такого кошмара, я благодарю Бога за то, что это всего лишь сон.

Порт Робертсон прежде был тренером по борьбе. Он работал на спортивном факультете Университета Оклахомы администратором. Не знаю, как официально называлась его должность, но для меня он был «Властелином дисциплины» и «Правителем общежития для спортсменов». Я нравился Порту, и когда я обнаружил, что в общежитии свободна комната на одного, я спросил его, нельзя ли мне занять эту комнату. Он разрешил.

После тренировок я проводил каждую ночь в моей комнате. Это угнетало меня. Я пытался держаться сам по себе, но в тот год я стал еще большим интровертом. Я купил себе в комнату дешевый черно-белый телевизор, чтобы иметь товарища. Я редко разговаривал с кем-либо в общежитии. Никогда не чувствовал себя в большем одиночестве и в большей изоляции, чем в тот год, но это одиночество я сам себе устраивал.

* * *

Я успешно начал сезон, одержав на турнире в Лас-Вегасе убедительные победы над всеми соперниками, но вскоре осложнил свое положение во время интервью, которое я дал одной из телевизионных станций, вещавших на всю Оклахому.

Во время учебы в университете Оклахомы я дал несколько интервью, но в тот год я совсем не хотел общаться с журналистами. Однако журналистка была дочерью одного из старых выпускников нашего университета, который заплатил Дэйву и мне деньги за перегон микроавтобуса в Даллас (это было нужно для того, чтобы у того человека и его собутыльников было место для общения и выпивки в конце недели, во время которой проходил ежегодный матч футбольных команд Оклахомы и Техаса). Я согласился дать интервью только из уважения к отцу бравшей интервью журналистки.

Я уселся, чтобы дать интервью, а телеоператор поставил камеру на стол. Я не заметил, чтобы он нажимал на какие-то кнопки, и полагал, что интервью не началось. Первый вопрос журналистки был о том, как мне нравится Университет Оклахомы. Тут я допустил еще одну ошибку, думая, что журналистка просто решила немного поболтать со мной перед интервью. Я ответил на вопрос так: «Я предпочел бы учиться где-нибудь вроде Университета Айовы, где тренер больше заботится о своих спортсменах».

После того как я сказал это, оператор взял свою камеру и включил свет. Интервью длилось минут 45. Единственным, что в тот вечер попало в новости, были слова, сказанные мной о тренере Абеле в то время, когда я думал, что могу делать комментарии не под запись.

Говоря о тренере, я шутил. Отчасти я так изливал свою депрессию и затяжное разочарование.

В то время тренер Абел вел трудный бракоразводный процесс. Моя обмолвка была вызвана тем, что наибольшее воздействие этого бракоразводного процесса заключалось в его неспособности уделять мне то время, которое, по моему мнению, должен был уделять мне, особенно в свете того, какое одиночество я уже ощущал.

Я понятия не имел, насколько изнурительным мог быть развод. С тех пор я сам дважды разводился и узнал, как сильно развод может отнимать время и отвлекать от обычных занятий.

Как и следовало ожидать, мое замечание вызвало шквал. Бурю. Торнадо. Бывшие питомцы стали названивать тренеру Абелу и спрашивать его, что творится под его присмотром, а некоторые говорили ему, что перестанут жертвовать деньги на его программу.

На следующий день тренер затащил меня в свой кабинет. «Что за чертовщина с тобой творится? Ты этого хочешь?»

Я настолько не хотел обнаруживать какой-либо слабости (к тому же я был немного обижен на него, ошибочно считая, что он пренебрегает мною), что ответил: «Да».

Наши отношения мгновенно испортились. После той стычки я редко разговаривал с тренером.

Мое отношение к борьбе и сама борьба стали портиться. Я начал появляться в борцовском зале эпизодически. На Рождество я вернулся в Орегон и пропустил турнир Мидлендса и три командные встречи с командами других университетов. Наибольшую угрозу мне на национальном чемпионате (по крайней мере в том, что касалось борьбы) представлял Дюэйн Голдман из Университета Айовы. Голдман был первокурсником, так что раньше мы не сходились в поединках, и мне не хотелось, чтобы у него до встречи на чемпионате Национальной ассоциации студенческого спорта были какие-то догадки относительно того, чего от меня ожидать, случись нам встретиться на ковре.

Команда не имела для меня значения. Я бился за себя и считал, что защищаю мой титул, а не борюсь за кого-то другого. Я считал, что ничего не выиграю, но проиграть могу все, в буквальном смысле этого слова.

В том году я выиграл чемпионат «Большой восьмерки» в Оклахома-Сити, заслужив право выступать на чемпионате Национальной ассоциации студенческого спорта. Турнир я начал, болея стрептококковой инфекцией горла. Фотограф из СМИ сфотографировал меня в момент, когда я разогревался, высунув язык, который был белым и совершенно сухим.