Поняв, что ничего опасного Теодореску мне не готовит, я вернулся к шкафу и продолжил изыскания. Да, в указанных шкафах действительно была мужская одежда различных размеров, чисто постиранная и отглаженная. При этом пулевых, ножевых или осколочных отверстий, следов застиранной крови или штопки на местах свежих дыр не было. То есть вещи были явно не с покойников и точно не из лавки старьёвщика.
А нахождение здесь подобного «вещевого склада» можно было объяснить просто. В военные и прочие смутные времена крепкая одежда и обувь всегда были хорошим товарным эквивалентом при натуральном обмене наряду с продуктами питания.
Возможно, Теодореску не только шил одежду, но ещё и приторговывал «готовым платьем», либо использовал шмотки в тех же самых бартерных сделках. Да и для разных криминальных надобностей радикально и моментально переодеть кого-либо при наличии столь обширного резервного гардероба проблемой точно не являлось…
В общем, приодеться мне действительно удалось. Полных мужских костюмов из брюк и пиджаков в шкафах, что характерно, не было (видимо, у хозяина этот товар проходил по какой-то другой категории), как не было и нижнего белья.
Хотя большой проблемы это не составляло – майку, трусы и носки я оставил свои, благо у меня с собой был небольшой запас бельишка, разумеется, начисто лишённого какой-либо маркировки. Эту предосторожность мы все по голливудской киноклассике помним – забудешься на секунду и не заметишь, как тебя вдруг начнут звать Келвином Кляйном…
Из числа пришедшихся мне впору брюк я отобрал две пары – тёмно-серые и чёрные. Чёрные свернул и убрал в рюкзак, серые сразу же надел, при этом ремень для них я выдернул из своих брезентовых штанов. Также выбрал пару пришедшихся мне впору клетчатых рубашек (одну поспешил надеть), тонкий серый свитер и коричневую водолазку. Запасные части гардероба я тоже убрал.
Кроме того, в шкафу мне приглянулась короткая тонкая кожаная куртка, типа пилотской, в которой меня особенно привлекло наличие двух больших и прочных внутренних карманов, куда я незамедлительно переложил пистолет и документы.
Когда я уже полностью облачился в брюки и рубашку и, застёгивая ширинку, стоял посреди комнаты в одних носках, вернулся Теодореску. Непонятно, чем он был занят. Я явственно слышал, что телефонный разговор он закончил уже довольно давно.
– Ярослав, какой у вас номер обуви? – спросил он, брезгливо глядя на сложенные на диване детали походно-полевого прикида, в котором я здесь появился.
– Сорок четыре – сорок пять, – ответил я.
– Геракл, – уважительно хмыкнул хозяин и опять ушёл куда-то в задние комнаты.
Вернулся он через пару минут с высокими ботинками на толстой подошве в руках. Ботинки были тёмно-коричневые, высокие, на шнуровке, явные берцы армейского образца, то ли американские, то ли английские. По-моему, во время Второй мировой войны нечто подобное носили парашютисты союзников.
– Примерьте, молодой человек, – предложил он.
Я натянул ботинки, завязал шнурки, встал и немного потопал по полу. Вроде нигде не жало, они были вполне впору, словно по моим ногам и шились.
Теодореску критически и одновременно иронически посмотрел на мои стоящие на полу комнаты грязноватые, поношенные кирзачи, в очередной раз усмехнулся и унес эти говнодавы вместе со снятой мною одёжкой куда-то в соседнюю комнату. Похоже, у него в хозяйстве решительно ничего не пропадало.
Пока он ходил, я натянул на себя кожаную куртку.
Когда хозяин вернулся, он пришёл не с пустыми руками.
– Это тоже вам, – сказал он.
В руках у него была вполне моднявая тёмно-серая шляпа.
Никогда в жизни я не носил шляп. Но здесь так, наверное, было принято. Я примерил непривычный головной убор. Зеркало здесь было небольшое, прикрученное к внутренней стороне двери одного из платяных шкафов. Я посмотрел на себя – из глубины полированной стеклянной поверхности на меня глянула этакая пошлая пародия на Индиану Джонса, какой-то провинциальный театр юного зрителя – в шляпе, но без кнута и с откровенно рязанской харей.
Хорошо, что здесь этот спилберговский фильм ещё не видели (и у меня есть подозрение, что теперь не увидят вообще никогда), а то могли бы неправильно понять.
– У вас здесь что, – спросил я, критически осмотрев своё отражение в зеркале, закрывая шкаф и снимая его подарок. – Как в фильмах про Дикий Запад, не принято ходить без сапог, шляпы и «кольта»?
– Отнюдь. Просто так солиднее. Кстати, вам идёт. Да, забыл сказать – за вами уже выехали.
– Я вам что-нибудь должен за шмотки? А то если что – деньги у меня есть…
– Да бог с вами, молодой человек. Считайте это просто маленькой заботой о вашей безопасности, проявленной с моей стороны. А пока пойдёмте перекусим.
– Может, чего из моего употребим? – спросил я.
– А что там у вас? – неожиданно заинтересовался Теодореску. – Ну-ка, покажите.
Я выложил из рюкзачка свой «малый продовольственный набор», в который входили всего лишь ржаные сухари, посушенные мной лично из буханки чёрного хлеба ещё дома, в духовке, и три банки говяжьей тушёнки с напрочь отсутствующей маркировкой.