Охотник на попаданцев

– А, вон ты про что… – и капитан посмотрел на меня как-то ещё более подозрительно. – Была вроде, но деталей я не знаю. Сначала что-то такое было ещё во время войны, тогда в армию много ранее судимых пришло. А потом, как мне друзья и родственники рассказывали, народ из зоны массово отправляли на восстановление народного хозяйства и со временем так же массово освобождали со снятием судимости, за ударный труд. Ну, примерно как в начале 1930-х на Беломорканале…

После того как капитан ответил на мой последний вопрос, повисла долгая пауза, за время которой, согласно народной поговорке, вполне мог родиться мент. Я не знал, о чём ещё спросить лётчика, одновременно поняв, что, похоже, опять ляпнул лишнее, и уточнять теперь, к примеру, насчёт того, кого во время этих амнистий больше выпускали – уголовных или политических, было бы явным перебором с моей стороны. Борзеть не стоило – этак он мог меня и здешней контрразведке (настоящей, а не липовой) сдать, с чистой совестью…

– Что, уже пора лететь? – очень вовремя раздался под сводами ангара сонный женский голос. И я, и капитан почти синхронно обернулись на этот звук.

Да, Клаудия очень удачно проснулась и теперь, сидя на импровизированной лежанке, тёрла ладошками глаза. Потом, окончательно проснувшись, начала натягивать туфли.

– Пока нет, – сказал Ядренцев, во все глаза разглядывая это проснувшееся чудо в перьях.

– Вылет будет чуть позже. Но спать дальше вам, наверное, уже не стоит…

– Здесь можно где-нибудь умыться?

– Да вон там, – кивнул капитан куда-то влево от нас и, сдвинув фуражку на глаза, быстро пошёл к выходу из ангара и исчез в темноте.

В указанном им месте обнаружился классический жестяной умывальник (давишь на торчащий снизу штырь – и тебе на руки течёт струйка воды), подвешенный на стене над полупустой металлической бочкой. Рядом стояла вторая бочка, поменьше, с чистой, но холодной водой и металлическим ковшиком. Самообслуживание. Налил ковшом воды в умывальник – и пользуйся. Ну, или прямо ковшом из бочки зачерпывай…

На краю полупустой бочки была прицеплена помятая проволочная мыльница с обмылочком хозяйственного мыла, а на стенке ангара, рядом с умывальником, висело на гвоздике относительно чистое вафельное полотенце. Здешний сервис был прямо-таки на уровне «полторы звезды»…

Обрадованная Клава немедленно вытряхнула из чемодана свои многочисленные туалетные принадлежности и пошла умываться. Умывшись, она достала из сумочки зеркальце и косметичку и, сев за стол, начала наводить красоту на физиономию.

Это заняло её очень надолго, а мне оставалось только сидеть на табуретке или слоняться по ангару, где не было ничего интересного, кроме самолёта, который нам запретили трогать. Прошло ещё около часа, прежде чем в ангаре появились с недовольным видом чрезвычайно занятых людей, которых оторвали от архиважного дела (подозреваю, что на самом деле им банально не дали поспать), трое техников в тёмно-синих спецовках и беретках.

Ругаясь вполголоса, они закрепили на носу Ил-28, на уровне кабины штурмана, вторую стремянку, после чего открыли верхний люк штурманской кабины и нижний люк хвостовой стрелковой точки. Потом технари покинули ангар, но, судя по поплывшему вокруг аромату дешёвого табака (навскидку – или «Прима» или «Беломор»), они просто вышли перекурить на свежий воздух.

Спустя некоторое время наконец пришёл и капитан Ядренцев, уже более чем суровый, деловой, застёгнутый на все пуговицы и в кожаном лётном шлеме с овальными очками на лбу.

– Ну и чего встали, товарищи пассажиры? – спросил он нас с Клаудией с иронической интонацией дежурного на железнодорожном вокзале в каком-нибудь заштатном Бижбуляке.

– Милости просим грузиться в авиалайнер. Сами извольте лезть вперёд, а багаж – в хвост!

Я закинул свой обшарпанный рюкзак и аккуратный Клавин чемодан в кабину стрелка, а потом помог своей спутнице залезть в передний отсек бомбардировщика. Глядя, как Клава карабкается туда на своих каблуках, поскальзываясь на узких ступенях стремянки (техники тут же прервали стихийный перекур и, разом вернувшись в ангар, тоже смотрели этот цирковой аттракцион и, как мне показалось, с нескрываемым удовольствием), я невольно вспомнил известное выражение «раньше у меня было гладкое лицо и мятая юбка, а теперь наоборот». Что-что, а уж юбку моя элегантная «переводчица» за последние сутки измяла качественно, а ни утюга, ни времени на глажку у нас по-прежнему не было.

Нежно, но твёрдо усадив её на жёсткое катапультное кресло и попросив, ради бога, ничего не трогать (а то, чего доброго, дёрнет не за ту ручку и со всей дури улетит в потолок ангара), я не без труда (поскольку Клава сидела в кресле прямо под люком) высунул голову из штурманского люка и увидел, как двое техников помогают Ядренцеву забраться в пилотскую кабину.

– Э-э, командир, – спросил я. – А как насчёт парашютов?

– Ишь чего захотел! Подружку свою потуже пристегни ремнями к креслу. А вот тебе, милок, уж придётся потерпеть без парашюта, – ответил Ядренцев, усаживаясь в своё пилотское кресло.

– Это почему?