Охотник на ведьм

Чуть дальше, по боковой аллее, чтобы не мешать гуляющим людям, носился молодой кобелек немецкой овчарки. Довольно крупный для своего возраста, с широкой грудной клеткой и крепкими ногами. С довольным выражением на морде он бегал по небольшой поляне, радуясь, как ребенок, этим шелестящим игрушкам — то зарывался в них носом, то падал на спину, разбрасывал листья по сторонам, не забывая краем глаза наблюдать за хозяином, стоящим неподалеку.

Да, этот охламон, устраивающий забеги по поляне — Бакс. Он подрос и превратился в неутомимого красавца. Это уже не тот пушистый комок, который помещался у меня на руках. Друг и Хранитель. Я поморщился — все-таки после последней «работы» нога болела. Чуть выше — и все, порвали бы мне живот, как Тузик грелку. Если бы… К сожалению, история не терпит сослагательных наклонений. Рана почти зажила, но хромал прилично. Не один раз я вспомнил добрым словом ирландцев, подаривших трость, на которую сейчас опирался. Надо передохнуть, иначе опять ночью придется болеутоляющие глотать. Я выбрал небольшой, нагретый солнцем пригорок, и присел на землю, привалившись спиной к дереву. Сейчас, посижу немного — и дальше пойдем. Медленно набил табаком трубку и с наслаждением закурил, наблюдая, как носится пес, оставляя за собой летящий шлейф из листьев, поднятых в воздух неукротимой энергией здорового тела.

Ароматный дым поднимался к небу, создавая глупые аналогии с храмом. Хотя почему глупые? Природа и есть храм, самый настоящий, без лживых богов и лишних слов, придуманных людьми для оправдания жестокости. Если бы люди вместо религиозного лицедейства искренне обращались к Богу — мир был бы намного лучше. В такие моменты мне трудно поверить, что все, окружающее нас — не более, чем Чистилище. Особенно сейчас, осенью. Наверное, золотая осень — это дар Богов за все людские беды и страдания. Кажется, закрой глаза, прислушайся к шелесту листьев — и природа отзовется торжественным хоралом, уносящим душу вверх, освобождающим ее от грехов, проклятий и тяжести потерь.

Вчера был разговор с Авгуром. Он неожиданно позвонил сам и попросил встретиться. После того, как мы вместе с погибшим Казимерасом устроили небольшой локальный конфликт, пытаясь добраться до Некроманта, виделись мы всего несколько раз, да и то мельком. Ну, раз позвонил — разве мне трудно? Разговор был тяжелым, причем больше для него, чем для меня. Он будто пытался вывести меня из себя, обвиняя в каких-то непонятных грехах. Смешной он, ей-Богу. Я слушал претензии, машинально кивая в ответ, а сам наблюдал за нескончаемым потоком людей, наводнивших городские улицы, словно актеры на сцене, играющие бессловесные роли.

— Саша, поверь, я желаю тебе только добра.

Петр выглядел немного странно. Хотя, нет, скорее встревоженно, но что мне до его тревог? Vanitas vanitum…

— Верю, Петр Васильевич, — я равнодушно кивнул в ответ, — охотно вам верю.

— Понимаю, что эти полгода были не самым лучшими в твоей жизни, но такова судьба, здесь уже ничего не поделаешь. Проблемы надо обсуждать, а не замыкаться в себе!

— Конечно. Я понимаю, — соглашаюсь с ним и аккуратно ставлю чашку на столик, — да и проблем у меня нет. Так, по мелочи, не более того. Вам показалось, право слово. На дворе осень, прекрасная пора. Покой души и тела.

— Убедительно, Саша! — он попытался съязвить, но, наверное, решил, что этого делать не стоит. — Очень убедительно! Если бы я прожил на этом свете немного меньше, то поверил бы тебе на слово. Но я стар и мудр, — он ткнул пальцем куда-то в небо и закончил, — и видеть такое выражение глаз мне приходилось не раз!

— Какое выражение? Вы сейчас о чем? — я отвлекся от женщины, которая со звонким стуком каблучков красиво продефилировала мимо нас. — Чьих глаз?

— Твоих глаз, Саша, твоих. Мне тяжело это говорить, но в них пустота, бездна. Даже людское безразличие таит в себе больше эмоций! Безразличие все же имеет окрас эмоций, это обычная слабость души. Но ты, черт побери! Когда я встретил тебя первый раз, в них была жизнь! Сейчас там нет ничего, даже шальной искры сумасбродства! Понимаю, что ремесло накладывает отпечаток, но ты стал таким…

— Каким?

— Равнодушным, черт меня возьми! — Авгур хлопнул ладонью по столу.

— Зря вы так шумите, Петр Васильевич. Люди начинают обращать на нас внимание, — я кивнул в сторону посетителей бара. — Зачем заставлять их прислушиваться к разговору? А вы, можно сказать, провоцируете на это. Вам оно надо?

— Такое ощущение, что ты смирился.

— С чем именно? — поинтересовался я.

— С судьбой.

— Стать смирным, покорным, смиренным. Нет, это скушно. Да и судьбы — они ведь разные бывают, — пожал плечами я, разглядывая прохожих на Лайсвес аллее. — Извините, но я правда не понимаю вашего возмущения. О чем вы говорите и что пытаетесь объяснить? У вас претензии ко мне как к Охотнику?

— Не к охотнику, а к человеку! — казалось, что еще немного — и Авгур начнет кричать, размахивать руками и проклинать все на свете. Столько в нем сейчас экспрессии, а к чему?