Охотник на вундерваффе

Нет, есть тут материальный фактор, куда же без него. Конечно, потом может оказаться, что у них с этим все строго и оба пистолета с наганом у меня отберут, оформив по акту, но это будет видно. Стоит надеяться на лучшее.

И если будет хоть какое-то продолжение – я у них много о чем поспрашиваю и про то, и про се, и про пятое, и про десятое.

Поскольку отдельные логические и нелогические несостыковки во всем этом, конечно, есть (например, почему они не догадались уничтожить интересующего их «клиента» сразу, а заставили меня бегать за ним три года по всем фронтам – экономили энергию и прочие ресурсы или опять минимизировали пресловутый ущерб?), но тем не менее даже при подобных допущениях общая картина работы этих «хроноособистов» в прошлом особо противоречивой не выглядит. Да и, в конце концов, я им, судя по всему, нужен больше, чем они мне…

И здесь я понял, что еще немного – и я начну разговаривать сам с собой или делать еще какие-нибудь глупости. Все надоело, и в мозгах буквально чесалось от непомерной работы, проделанной ими. Спать совершенно не хотелось, спиртного тоже, но при этом я понимал, что надо как-то отвлечься, а то все это, чего доброго, кончится плохо.

Поэтому я встал и включил радио. То-то соседи обрадуются, радио в пять часов утра, классический эпизод на тему «береги сон своих сограждан». Ведь, даже собираясь с утра на работу, раньше семи утра народ редко встает, а пять часов – это и вовсе перебор…

Выскочивший наобум из дебрей радиоволн шансоновый канал голосом Трофима запел на мотив старинного танго старый хит про Путеукладчицу:

«…Особо раздражало мнение, что нас давно нигде не ждут, и создается впечатление, что мы мешаемся и тут…»

Оптимизма эта строка из песни мне не прибавила. Я плюнул и вырубил радио.

Оставалось одно – выйти проветриться. Ага, самое время для прогулок…

Я натянул джинсы и, заперев дверь квартиры, вышел на улицу.

Хотя, зря это я – пять часов утра все-таки не самое плохое время для прогулок. Особенно если ты при этом о чем-то думаешь и тебе не нужны свидетели. В это время родной город еще спит, на улицах нет ни машин, ни людей, светофоры моргают желтым и в голове невольно возникают мысли об апокалипсисе и нейтронной бомбе.

Было светло, но солнце еще не взошло.

Почему-то ноги сами понесли меня в сторону Парка Победы, до которого от меня пара кварталов. Заходишь за бывший ДК имени С. Орджоникидзе, сворачиваешь в сквер, переходишь трамвайную линию – и через пять минут ты уже там, где справа торчат между стволов лиственниц острые носы капитально обтертых попами дошкольников бронетранспортеров и длинные стволы САУ с фигурными дульными тормозами, а слева перед зданием музея замерли разные пушки-минометы поменьше. Ну и прямо – выложенная плиткой широкая дорога к памятнику А. Матросову.

Ветра сегодня почти не было, и пламя вечного огня перед памятником, обложенного по случаю недавнего дня памяти и скорби свежими венками, практически не колыхалось.

Я с минуту постоял у огня и привычно обошел памятник справа. Почему-то в моей голове свербила вредная мысль о том, что буквально двое суток назад это был памятник какому-то Алексею Панкратову, а не Александру Матросову, хотя и поставленный за абсолютно аналогичный подвиг, да и даты на памятнике и в том и в другом случае были близкими.

Я спустился по лестнице к парапету, за которым было видно лес и реку за ним. Среди деревьев в речной пойме еще не рассеялся ночной туман. А в окружающих кустах сразу же мощно запели комары – они-то никогда не спят, а тут я, да еще и в футболке с короткими рукавами. По их комариным понятиям звено в пищевой цепочке пришло, налетай, ребята…

В общем-то наша природа не способствует философическому настрою. Только сядешь на пенек в лесу, как сразу же рядом возникает какая-нибудь фигня…

Отгоняя кровососов, я присел на черный обшарпанный гранит парапета. Почему-то в голове было пусто. Совсем. Это называется – проветрился.

А потом я услышал стук каблуков (ну, явно женских) по плитке.

Интересно, кого это в такой час несет? Или…

Точно, угадал.

Это была она самая, Блондинка, позднее отрекомендовавшаяся мне простым именем Анна.

Выглядела она, как обычно, на уровне – джинсики в облипку, блузочка, короткая летняя курточка, туфли на шпильке, сумочка через плечо. А вот прическа у нее со вчерашнего дня не изменилась.

Подойдя ко мне, она поинтересовалась:

– Ну, как ты?

– Предваряя ваш следующий и, видимо, главный вопрос, отвечаю, – сказал я в прежней дурацкой манере разговора подчиненного с начальником, когда я говорил ей «вы», а она мне все так же «тыкала», ничего не смог с собой поделать. – Работать с вами дальше готов всегда, как юный пионер, но вот на Великую Отечественную я больше не хочу.

– Это почему?

– А потому что у меня появилось странное и стойкое ощущение, что я тоже немножко умер на той войне. Это понятно?