Охотник на звездном снегу

— Так-так, — сумрачно произнес Ниелло, когда Лекс закончил свой короткий рассказ. — Достаточно интересно. Я вижу, что госпожа не сочла нужным упомянуть о некоторых моментах. Аттракцион, говоришь… и свободный гражданин в качестве служителя. Ты хоть знаешь, что такое транспонатор? — неожиданно спросил он.

— Н-нет, — помотал головой Лекс. — Откуда?

— Действительно. Так вот, этот самый транспонатор — прибор, который создает иллюзорные пространства, не более того. И аттракцион «Звездная Охота», насколько я знаю, состоит в том, что ты садишься в удобное кресло и смотришь усовершенствованную версию гримерного интерактивного кино.

— Но…

— Не перебивай. Я бы ни на секунду не поверил твоим байкам, в лучшем случае сочтя их галлюцинаторным бредом — вроде того, который проявлялся при психозах, вызванных использованием макровиртуальных технологий до их запрещения, — если бы ты действительно не оказался рядом с госпожой. Так что получается…

Ниелло умолк и задумчиво подвигал челюстью, глядя куда-то словно бы внутрь себя.

— Фигня получается, — буркнул Лекс.

— Что?.. Да, получается странная картина. Поскольку разъяснить ее мы сейчас не можем, то оставим проблему в стороне.

— Логично, — хмыкнул Лекс.

— Еще бы, — совсем слегка улыбнулся Ниелло. — Теперь вот о чем…

— Одну минуту, господин центурион, — перебил его Лекс. — А что такое вообще этот Заповедник?

— Н-ну… примитивно говоря, стационарный, замкнутый на себя локальный гипертуннель на Забдицении. Какой-то научный институт использует его для выведения некоей генетически измененной живности, изучения ее и наблюдения за ней же. Честно говоря, я толком не знаю

научных тонкостей, мое дело — охранять госпожу Марсию, которая там пишет диссертацию.

— Она говорила о Патруле, — вспомнил Лекс. — Что за Патруль?

Ниелло поморщился.

— Полгода назад появились слухи, — сказал он, — что кто-то со стороны смог выйти в одно из боковых ответвлений Заповедника. Ученые мужи, видите ли, обнаружили, что у них что-то пропало. Причем что именно пропало — или потерялось, — они объяснить не смогли. Ну и организовали там Патруль, из милицейских и легионеров, которые ничего и никого не нашли. Наши там, конечно, тоже все прочесали, и с тем же успехом. Пусто в этом Заповеднике. Никого, кроме медведей госпожи, мы там не видали.

— А чего она так испугалась, когда меня там увидела? — задумчиво произнес Лекс. — Катастрофа, говорит, настоящая…

— Это ты сам у госпожи спросишь, — сурово сказал центурион. — Если она с тобой захочет говорить.

— Ну да, ну да… — рассеянно отозвался Лекс. — Ладно… А как вы ее потом нашли-то?

Ниелло усмехнулся.

— Нетрудно догадаться. Агентурные сведения. Вы с госпожой, что называется, наследили. А у нас среди сенатских тоже есть уши.

— Но искали-то фрументарии меня, — задумчиво сказал Лекс.

— Правильно, — кивнул Ниелло. — Как я сейчас понимаю, на госпожу они наткнулись случайно. Но последствия все равно могли быть катастрофическими.

Лекс рассеянно почесал затылок.

Ему показалось, что не все в словах Ниелло складывается в правильную картинку. Что-то было такое… хотя, похоже, центурион не врет. Да и зачем ему? Скорее уж, что-то госпожаМарсия темнит… медведи — надо же.

А, ладно.

— Когда прилетим-то? — спросил он.

— Скоро, — ответил центурион и встал. — Иди-ка, фратер-венатор, отдохни. Неизвестно, когда еще удастся это сделать.

Лекс проснулся от собственного стона.

Стон был громкий, Лексу даже показалось, что эхо горошиной отлетает от стен и норовит заехать ему в ухо, пробить череп насквозь и полететь в другую стену… нет, не выйдет, подумал он смутно: застрянет горошина и прекратит свой полет… навсегда.

Он дышал тяжело, будто вынырнул из-под воды: впечатление усиливалось тем, что Лекс был весь мокрый — холодный липкий, даже клейкий пот выходил из пор горящей кожи и вязко скапливался на лбу, на руках… везде, везде было мерзко и вязко до дрожи в мышцах.

Лекс обнаружил, что сидит на койке, и лег, то есть рухнул на спину. Бешено бьющееся сердце сбавляло обороты, страх уже давно ушел, но ощущение реальности сна — большей, чем сама реальность, — пока оставалось, сжимая мозг и выдавливая с потом мысли.

Подумаешь — сон, увещевал себя Лекс и понимал, что это правда: сон есть сон, бытие не определяет сознание… или наоборот, но так далее, однако видение Галлиена, зашитого в кожу Фритигерна, и Фритигерна, гниющими слепыми глазницами разглядывающего шкуру Галлиена — при этом Фритигерн, широко разевая беззубый рот, жаловался, что шкура эта сильно попорчена, ее с Галлиена сняли неаккуратно и вообще она ему мала, — это видение, картина или отголосок чего-то прошлого гвоздем сидело в затылке Лекса, и чувство зуда, яростного и настойчивого, проходить не желало.

Лекс придерживался материалистического взгляда на проблему сна. Мозг работает постоянно, сны — плод его работы, не контролируемой сознанием, на голом месте видений не бывает. Но какого рожна ему причудились приятели со снятой напрочь кожей?..