Охотник: Охотник. Зверолов. Егерь

Брат, поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице на пятый этаж, говорил:

– Сегодня четверг, все на работе. Так что в это время редко кого встретишь. Сейчас я тебе покажу нашу квартиру, а потом побегу за Лидкой и Томкой, потом мы еще зайдем в магазин, надо будет купить хлеба, молока и сметаны.

– Толя, знаешь, думаю, что в магазин я и сам схожу, заодно прогуляюсь и осмотрюсь.

– Но…

– Я не инвалид, разберусь.

– Ладно, – сдался брат. – Тогда мы с сестренками на горку по пути зайдем, покатаемся.

Причем лицо у него было такое, что он бы и сейчас туда рванул.

«Совсем еще ребенок», – с неожиданной теплотой подумал я, с легкой улыбкой наблюдая за братом. Подойдя к одной из двух дверей, к той, что находилась справа, и не пользуясь ключом, тот просто открыл ее.

«Ах да, тут же коммуналка», – подумал я, разглядывая шесть звонков, рядом с каждым карандашом была написана фамилия с инициалами. Соколовы шли третьими.

Когда я следом за братом зашел в прихожую и тоже начал снимать обувь, из первой же двери справа вышел тот самый парень, которого я видел стоявшим на подоконнике.

«Не ошибся, он это», – мысленно подумал я, спокойно глядя на лицо одного из тех подонков, что избивали меня.

Брат как-то сжался, но я спокойно посмотрел на парня.

– Вернулся, значит? – фыркнул тот и скрылся у себя в комнате.

– Кто это? – спросил я Толика, следуя за ним к нужной комнате.

– Пашка Ромов.

– Хороший пацан?

– Не сказал бы.

– Понятно.

Мы прошли по длинному коридору и подошли к четвертой двери слева. Понюхав воздух, я понял, что с кухни тянет запахом жареного лука и еще чего-то незнакомого.

Коммунальные квартиры были разные. Были такие, где соседи жили держась друг за друга и помогая чем есть, в общем, дружные и хорошие соседи. Были и плохие, там, где царила грязь, боль и страх. Эта явно относилась к первой, жили, похоже, тут дружно, атмосфера наводила на такие мысли.

Брат ключом отпер замок и распахнул дверь, мы прошли в мое временное жилище. Обстановка была немного спартанской, но музыкальный прибор с огромной жестяной трубой указывал на некоторый достаток в семье. Комод с хрусталем и другой посудой только подтверждал это. Был еще ковер на стене и широкая тахта. Про стол у окна и несколько стульев не стоило и говорить. В стене слева от входной двери виднелся открытый дверной проем.

– Тут мы обедаем и родители спят, а наша комната там, – указал брат на дверной проем. – Раздевайся, вот твои тапки.

За десять минут, после того как мы сняли верхнюю одежду и повесили ее на крючки у входной двери, он показал мне наши комнаты, общие туалет, ванную и кухню, а также объяснил, кто где живет. Кроме нас и уже знакомой семьи Ромовых было еще четыре семьи. В основном молодые, пенсионеров не было. Большая часть были работниками автохозяйства рядом с домом. Я ошибся – это был не завод, а ремонтный цех автохозяйства, где отец работал диспетчером. Остальные четыре семьи носили фамилии Ивановы, Дашкины, Судаевы и Розовы. Родителей еще не было, но часть школьников, у которых должны были закончиться занятия, скоро начнут прибывать домой. Кроме нас в этой коммуналке было еще семь детей. Одного мы видели, остальные, наверное, или в школе, или в садике.

– Не надо меня опекать, я не маленький, – сказал я Толику, который медлил идти в садик за сестренками. Тот вздохнул и достал из кармана мятый бумажный рубль и горсть монет.

– Бидоны для сметаны и молока на полке у двери, я тебе показывал. Там же сумка. Магазин через три дома от нашего, в переулке. Называется «Колхозник», у любого прохожего спросишь, укажут.

– Ты мне уже это говорил. Я только прошлое забыл, с теперешней памятью у меня все в порядке.

– Ладно, твой ключ висит у входной двери, не забудь запереть, – сказал брат и тут же выскочил, когда я зарычал. Даже мне начали надоедать инструкции, которые повторяются пять раз подряд.

Убрав деньги в карман брюк, я помедлил и стал обходить комнаты. Взяв вещи, я уложил все на свою кровать – потом уберу в шкаф, повесил чехол с гитарой на гвоздик, забитый в стену. Ранее тут, видимо, висела скрипка.

Побродив по комнатам, привыкая к обстановке и запаху, стоявшему в них, я потрогал вещи и, поправив криво висевшую картину с натюрмортом, направился к вешалке, где снял пальто и шапку. Пора идти в магазин.

Сунул оба жестяных бидона в сумку: один, тот что для сметаны, был эмалированным, литра на два, а для молока – алюминиевый, литра на три с половиной – вышел из комнаты и закрыл нашу квартиру на ключ.

Пока я надевал обувь и спускался во двор, мне так никто и не встретился. Только на выходе со двора на улицу попалась девочка лет десяти, которая тихо поздоровалась и, получив бодрый ответ, остановилась и долго буравила мне удивленно спину взглядом.

Повернув за угол, я уточнил у прохожего, где магазин, после чего отстоял небольшую очередь и направился домой, неся в руках тяжелую сумку с двумя буханками черного хлеба, бидонами с молоком и сметаной, которые продавались на разлив из огромных фляг. В магазине витал неповторимый и даже немного знакомый запах.