По этим признакам можно было предположить, что на этот раз меня проводят действительно к начальнику гарнизона. Но одна мысль все же не давала мне покоя. Ну никто из увиденных мной обитателей острова не был похож на старика. Все были крепкими, сильными, подтянутыми. И даже когда лиц было не увидать, все равно никого из них нельзя было заподозрить хотя бы в сорокалетнем возрасте. Это не вязалось с моей теорией, так как население острова было эвакуировано тридцать лет назад, а следовательно, тем, кому тогда было двадцать, теперь должно быть за пятьдесят.
Но тут мне вспомнились слова Байрона. Он назвал своего оппонента Крысоловом, и видно было, что он не шутит, есть у него какая-то веская причина именно так его называть. Да еще и ненавидеть, как я понял, именно за это.
Я не был знатоком детских сказок, но мама, еще на нашем острове, показывала мне мультфильм, один из немногих на русском, сохранившихся в нашей фильмотеке. Там мальчик, играя на дудочке, увел из города крыс и утопил их то ли в реке, то ли в море. А потом, уже много позже, я узнал, что сказка это не русская, как я думал, и было все не совсем так, и что крыс увел не мальчик, а мужчина. Но трудно было сказать, положительным героем был этот крысолов или же отрицательным, так как потом, по каким-то не совсем понятным для меня причинам, он точно так же увел из города детей. И тоже вроде бы утопил.
В связи с этим, пока я шел по коридору и спускался на лифте, у меня возникло предположение насчет происхождения такого прозвища у командира местного гарнизона. И это могло бы очень многое объяснить, включая возникновение самой банды Байрона. И это вполне могло быть правдой.
Что если, перед эвакуацией или во время нее нынешний начальник гарнизона увел и спрятал офицерских детей? Трудно было понять, зачем это ему понадобилось, почему именно детей, и почему родители эвакуировались, бросив любимых чад на растерзание биотехам. Но я знал, что иллюзия нелепости или парадоксальности возникает, как правило, при недостаточности информации.
Я не знал, какова тут была обстановка и чьи это были дети, так что о мотивах Крысолова рановато было пока размышлять. Зато такое предположение, если принять его как рабочую гипотезу, объясняло наличие двух враждующих группировок на острове. Уж очень много неприязни вложил Байрон в прозвище Крысолов, когда произносил его. А значит, скорее всего, он был одним из уведенных детей когда-то. Но, как оно нередко бывает, оказался чем-то недоволен, а потому, подобно Сатане, поднял восстание и, вместе с единомышленниками, вступил в конфронтацию с основными силами. А может, и просто с самим Крысоловом.
Но одна очень веская деталь не укладывалась в эту картину. Проблема была в том, что Байрону и его головорезам, как и солдатам, на вид около двадцати лет или чуть больше. А это значило, что никто из них не мог родиться и быть детьми на момент эвакуации. Если бы им было лет по девять тогда, то сейчас было бы за сорок. И означать это могло бы только то, что среди детей были не только мальчики, но и девочки, а все, с кем мне тут пришлось столкнуться, являются вторым поколением, то есть детьми тех самых детей, уведенных Крысоловом.
Не то чтобы меня очень уж озадачило подобное положение дел, но закручено все было весьма лихо, и неизвестно чего еще можно было ожидать при таких раскладах. Поэтому, когда меня вывели на улицу, я решил не поддаваться на провокации и не расслабляться сверх меры, даже если все будет казаться ясным и очевидным.
Гусеничный вездеход Байрона почти догорел, но продолжал чадить в чистое небо. Хотя, конечно, чистым оно теперь было лишь относительно, не то что утром. Часть небосвода заволокло дымом от кораблей, часть от взорванного вездехода, да еще наискось рассекал пространство след от зенитной ракеты, правда он порядком рассеялся и напоминал скорее перистое облако.
Во дворе у антенного поля солдат было еще больше, чем в здании. Я готов был голову дать на отсечение, что в операции по нападению на центр связи принимали участие как минимум две роты. Часть бойцов занимали стрелковые позиции за углами соседних зданий, нескольких я заметил в зарослях у антенного поля. На крыше здания, откуда шарахнули из ракетного ружья, блеснул то ли бинокль, то ли забрало шлема.
Но основные силы были сосредоточены как раз у входа. Там теперь стоял не только мой внедорожник и догорающий вездеход, но и легкий бронетранспортер, под броней и на броне которого занимали позиции стрелки. Кроме того, по дуге напротив входа были расставлены шесть внедорожников, похожих на мой. Но у этих кабины были поменьше, а позади них стояли пулеметные турели и были оборудованы места для стрелков.
Все это выглядело более чем внушительно. Такими силами уж точно мог обладать только настоящий хозяин острова, а не мятежный Байрон. Теперь меня уже не удивляло, что было позволено взять с собой трофейный пистолет. С одной стороны, жест доброй воли, с другой – ни малейшего риска.