Охотник-убийца. Воспоминания оператора боевого дрона

Все прошло быстро. К концу ноября я стоял перед армейским вербовщиком в соседнем торговом центре и объяснял, что хочу записаться в ряды. Я хотел служить в корпусе военной разведки. Я сказал ему, что колледж и все, к чему это привело, кажутся бессмысленными. Все вокруг меня в школе делали то же самое, пытались получить те же степени, вести ту же скучную жизнь. Нападение 11 сентября открыло меня и заставило впервые увидеть, насколько маленькой была моя жизнь. Я хотел чего-то большего, чем я сам, чего-то за пределами Техаса. Я хотел служить своей стране, и я хотел быть в мире разведки. Это вырвалось из меня, как будто я годами держал это внутри.

— Я хочу пойти на войну, — сказал я.

* * *

— Не понимаю, зачем тебе это, — сердито сказала моя мама. Была середина 2002 года, прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я записался в армию. Сначала я не понял, о чем она говорит, но она прервала меня.

— Тебя искал армейский вербовщик, — сказала она. По выражению ее лица я мог сказать, что в ее голове крутились всевозможные ужасные мысли о войне. Вербовщик рассказал ей все, что я завербовался, что я иду в армию. — Это правда? — спросила она.

Я кивнул.

— Не волнуйся, — сказал я ей, когда она заплакала.

Я ненавидел все, что причиняло ей боль. Я пытался сказать ей, что люди из армейской разведки никогда не ходили на передовую. Что я ни за что не пойду на войну. Но ничто из этого, казалось, не имело смысла. Она продолжала качать головой, а слезы катились по ее лицу, как будто все, что она могла спросить, было почему. Почему кто-то, кто никогда и не заикался обо всей этой… военщине, что ли?.. вдруг свернул на этот путь — и даже не сказал ей?

Мы были близки. Моя мама воспитывала меня одна в Кэти, штат Техас, крошечном городке недалеко от Хьюстона. Немногие когда-либо заходили слишком далеко, и город был одержим только двумя вещами: оружием и футболом. Гордостью заведения была футбольная команда средней школы Кэти, которая выигрывала чемпионат штата почти каждый год, когда я там был. «Тайгерс» — тигры. Наш стадион был почти таким же большим, как у некоторых профессиональных команд.

Мой отец ушел, когда мне было три. Кто знает, куда он делся. Время от времени он звонил, но затем исчезал на годы. Он говорил на пяти языках и постоянно путешествовал по всему миру, и долгое время я думал, что он шпион. Возможно, часть меня надеялась, что он был чем-то большим, чем просто эгоистом — так похожим на то, что было в куче других семей вокруг меня. Может быть, я где-то в глубине души унаследовал и его характер перекати-поля.

Мы жили в одноэтажном доме в пригороде. Мама гордилась тем, что забрала меня из маленьких квартир, по которым мы скакали, пока она искала работу. Задний двор был похож на футбольное поле, а на переднем дворе росло единственное дерево высотой около шести футов, посаженное в тот день, когда мы туда переехали. Это дерево никогда не становилось выше за все годы, что я там жил, как будто оно просто растрачивало свою жизнь, молясь о том, чтобы немного воды спасло его.

Мама была стройной и спортивной, всегда с короткой стрижкой каштановых волос. Она работала программистом в крупных нефтяных компаниях и имела свой бизнес на стороне. Я уверен, что не ценил всего, что она делала в то время — мы несколько отдалились когда она пропадала на работе, — но сейчас я ею восхищаюсь. Она всегда говорила о важности уважения к другим, о том, как важно иметь сильный характер и быть джентльменом. Быть джентльменом было особенно важно для нее. Она заставляла меня читать книги об этом и дала мне подарочные сертификаты на занятия по этикету, на случай если я встречу девушку. Ну, правда, всех девушек которых я встречал она терпеть не могла. Не дотягивали они до маминых стандартов, так что в конце концов я перестал приглашать их домой.

В те времена, когда моей маме приходилось играть роль отца, она знала, как установить закон, пусть даже с помощью боли. Однажды в девятом классе она застукала меня за тем, что я пил пиво и курил сигареты в доме соседа, и взялась за ремень. Этот вид дисциплины она узнала, когда росла на ферме рядом с Буффало, штат Нью-Йорк. «Простиииии», — твердил я, но бестолку. А потом в тот вечер я застал ее плачущей в ванной.

В тот день, когда я сказал ей, что бросаю колледж, чтобы вступить в армию, она плакала, казалось, часами. Но она никогда не пыталась отговорить меня. Ни в тот день, ни через несколько дней, хотя все ее друзья говорили ей, что она сумасшедшая, раз позволила мне отправиться на войну. Остальные члены семьи сказали ей, что она была ужасной матерью из-за этого и позволила дегенератам-политикам распоряжаться моей жизнью.

Моя мама была не одинока в попытках разобраться во мне. Мои друзья тоже не знали, что с этим делать. Один даже сказал, что я слишком умен для этого. Мол, армия для тех, у кого не хватает мозгов найти настоящую работу. Другие мои друзья никогда не были откровенно грубы, но я знал, что они смотрели на меня свысока за то, что я не закончил колледж и пошел простым рядовым. Я не осуждаю их — мне просто пофиг.

* * *