Охотник вверх ногами

«В начале тридцатых годов, — пишет Орлов, — резидентуры НКВД сосредоточили усилия на вербовке молодых людей из влиятельных семей. Политический климат тех лет благоприятствовал этому. Молодое поколение было восприимчиво к идеям свободы и стремилось спасти мир от фашизма и уничтожить эксплуатацию человека человеком. На этом НКВД и строил свой подход к молодым людям, усталым от бессмысленной жизни, удушающей атмосферы своего класса. И когда эти молодые люди созревали для вступления в коммунистическую партию, им говорили, что они могут принести гораздо больше пользы, если будут держаться подальше от партии, скроют свои политические взгляды и примкнут к революционному подполью».

Когда Фильби спросили, почему он согласился шпионить для русских, он ответил: «Разве можно отказаться, когда вам предлагают вступить в отряд избранных?»

Еще бы! Ему, «усталому от удушающей атмосферы его класса», «созревшему для вступления в партию» (нет, вы подумайте, каким языком пишет Орлов! Причем, в 1963 году!), подсказали надежнейший способ «уничтожить эксплуатацию человека человеком» — «примкнуть к революционному подполью», т. е. служить в английской разведке и работать на Москву.

В краткой биографии Орлова, помещенной в первой его книге, говорится, что он — участник гражданской войны, бывший партизан. Затем — заместитель генерального прокурора и один из авторов первого Уголовного кодекса РСФСР. С 1924 года (Вилли тогда служил в радиобатальоне) Орлов работал в ГПУ. С 1926 года — на оперативной работе за границей.

А потом — сразу: «В 1936 году он был послан в Испанию в качестве главного советника республиканского правительства по вопросам разведки и партизанской войны».

А десять лет — с 1926 по 1936 год? Все эти годы, когда руководство давало резидентурам НКВД за границей инструкции вербовать отпрысков знатных семей? Все эти годы Орлов находился в Западной Европе. Без него не делалось ничего. Когда Вилли отправился в конце двадцатых годов в свою первую заграничную командировку, именно Швед встретил его во Франции и перевез через Ла-Манш. Именно со Шведом он ходил на конспиративные встречи в лондонских «пабах» где, по мнению Вилли, Орлов вел себя глупо, как оперный заговорщик.

Когда во время войны я впервые узнал (от Маклярского) историю оставленного Орловым перед бегством письма, в котором он обещал молчать и «не становиться врагом», если не тронут его мать, — я тут же рассказал об этом Вилли, у которого в то время квартировал.

— Ерунда, — усмехнулся мой ментор, — если уж он попал в лапы контрразведки, там из него душу вынули. (Он воспользовался английским выражением — «они его высосали досуха».)

Еще не побывав сам в «лапах контрразведки», он не представлял себе, что можно (в те годы, по крайней мере) ничего не рассказать, кроме общих мест.

После возвращения Вилли из США и сказанных им слов: «Я проверял Шведа», — меня долго распирало спросить, как оценивает теперь Вилли поведение Орлова. Но я ждал случая, когда мой друг будет в подходящем для такого вопроса состоянии.

Мы гуляли в лесу, который от поселка Старых Большевиков простирается до стрельбища Динамо, на станции «Строитель». Это как раз не доезжая станции Челюскинская. Гуляли с собаками. Миня встал посреди тропинки, а Бишка прыгал вокруг него, тщетно пытаясь убедить его идти дальше.

— Как по-вашему, — сказал я, сосредоточенно глядя на хлопающие уши спаниеля, — мог ли Швед при том положении, которое он занимал, не знать, скажем, о Фильби?

Когда пауза явно затянулась, я добавил:

— Так как же, после вашей проверки, Орлов все-таки оказался порядочным человеком?

В контексте разговора такое определение могло иметь только одно значение.

— Да, абсолютно порядочным!

Вилли улыбнулся. Кажется, подмигнул.

Заговорили о собаках. Неисчерпаемая тема для тех, кто понимает.

Пусть не Фильби, пусть другой. Но сколько таких, как он, спокойно работали все эти годы на Советский Союз, не боясь провала лишь потому, что их прикрывал Орлов?

Так не была ли проверка Орлова активной помощью ему?..

На пороге 1939 года укрывшийся в Мексике Лев Давидович Троцкий получил тревожный сигнал. В письме от 27 декабря 1938 года, посланном из Нью-Йорка, некий анонимный американец еврейско-русского происхождения писал, что вернулся из Японии, где виделся со своим родственником, недавно бежавшим из России чекистом Люшковым.