Охотник за бабочками

— Командир умеет скакать на лошади? Или командир думает сдаться без борьбы?

Не обращайте внимания. У Кузьмича своеобразные способы поднятия боевого духа.

Бросая на фуфайки и их дубинки осторожные взгляды, (а хрен их знает!) я протиснулся к своему скакуну, переступил через его спину и осторожненько присел.

Лошадь натужно крякнула, сказала: — «…ля!» (Не путать с ля-ля-фа!) И вывернув голову, выразительно посмотрела на меня, многозначительно покашляв.

— Маловат Буцефал, — Кузьмич скептически осмотрел лошадь, которая и правда была немного странна на первый взгляд. И на второй тоже.

Коротенькое, толстенькое бревнышко на маленьких, толстеньких ножках. Но с наглой рыжей мордой и пышным трехцветным хвостом. Если земной породе таксе набить до известной степени харю, оторвать хвост и на его место повесить трехцветный… нет, не то, что вы думаете, а веник, то получилось бы совсем похоже. Местным ребятам такой размерчик был в самый раз. Даже запас имелся для ног. А мне пришлось, пока устраивался, упираться ногами в траву. Потому, как при полном переносе моего веса на спину лошади, последняя все время крякала и говорила: — «…ля!».

Кузьмич, пока я разбирался со своим мустангом, слетал куда-то и вернулся с новостями.

— Значит так, командир. Все узнал, последней капустницей буду. Ровно три круга по стадиону. Пара ям с водой. Пара барьеров. Во время забега будут бить дубинами. Нет. Если только вырвешься вперед. Но эта квазимода первой никогда не приходила. Сведения проверенные.

Лошадь на последних словах Кузьмича повернула к нам морду и изрекла:

— На фиг надо,…ля.

Из чего я сделал вывод, что она говоряще-разумная. А если прибавить к этому способ выражения ее протеста против избыточного веса, то можно сделать вывод, что со скакуном можно договориться по-человечески.

Договориться я не успел.

Сверху нас бабахнуло пышным салютом, стадион заревел, и все мои пятьдесят соперников, крутя над головами мослы, ломанулись вперед.

Видя такое дело, я подобрал ноги, дернул за узды, пригнулся, прячась от встречного ветра и крикнул:

— Йо-хоо!!!

Лошадь осторожно нащупала передней правой ногой траву перед собой и сделала первый шаг.

— Йо-хоо!!!

Лошадь неодобрительно скосила на меня глаза, вздохнула и неторопливо потрусило по полю, аккуратно огибая плохо остриженные участки травы.

Совсем скоро я понял, что мне было бы гораздо быстрее двигаться, не имея под ногами коротенького и толстенького бревна. Я уж хотел оставить вверенную мне лошадку на поле и двигаться вперед на своих двоих, но в это время вспомнил слова паПА, который не раз говорил, что плохому наезднику всегда что-то мешает. В моем случае, этим «что-то» была не лошадь, а мои длинные ноги.

— Быстрее давай! — попросил я животное, огрев ее заднюю часть ладонью.

После подобного насилия над личностью лошадь окончательно остановилась.

— Замордовал, ля! Я те че, конек горбатый??

Это лошадь сказала. Пристально и не мигая, глядя мне в глаза. Чтобы стало стыдно.

И я решил подействовать на нее на человеческом уровне.

— Ты что от меня хочешь? — я уселся перед ее мордой на траву. Рядом примостился Кузьмич, который до этого толкал лошадь сзади.

Кобыла помолчала немного, пожевала губами, поиграла скулами.

— Пустое все это. И меня зря мучаете. Думаешь, приятно на себе такую массу тащить? И ради чего? Ради ваших надежд? Так нет надежд никаких. Я ж говорю, все пустое.

Я обнял лошадь за шею. Кузьмич стал чесать ее за ухом.

— Думаете, я, и сама не хочу хоть раз первой придти? Хочу. Но мне с этого ничего не будет. Как раз наоборот. Вас дубинами забьют. И мне достанется. А оно надо?

Кузьмич принялся расчесывать лошади хвост, а я искать в ее шерсти абстрактных вредителей насекомых.

— И даже если первой приду, а вы живы останетесь, то потом без меня уже проиграете. Там же два участка. Не знаю, не знаю. Вот вы вроде, люди порядочные, по морде кулаками сильно не бьете, а попадались и такие. Упертые. Тоже хотели отыграться. И где они? Нет уж их. Отыгрались. А ведь мне нужно только хоть немного теплоты душевной. И я бы, как в молодости. Эх, молодость…

Кузьмич доплел последнюю косичку на хвосте, а я поцеловал лошадь. В нос. Не в губы же.

Целованная минуту задумчиво разглядывала нас, постукивая по травке копытом, затем махнула ногой.

— Ладно. Прыгайте. Как говаривала моя матка, двум позорам не бывать, а с одним справимся без сопливых.

Я быстренько сиганул в седло, вцепился в поводья.

Лошадь плевком определила скорость ветра, задрала заплетенный Кузьмичем хвост, присела на задние лапы и, оттолкнувшись задними копытами, стала заводить обороты.

Крейсерскую скорость мы набрали в том момент, когда из ушей лошади повалил пар. Она старательно месила ногами, оставляя за собой два ряда выкорчеванной копытами ям. По бокам — еще две полосы. Это от моих ног. Я все время забывал их задирать, и они елозили по траве.