Охотник за бабочками

— Это ж, сколько она брюликов на металлолом пустила? — прошептал Кузьмич, который наблюдал за всем этим беспределом открыв рот.

— А помнишь, ты ее как-то шилом колол? Вот и докололся, испортил характер.

— А ты ее целовал, — не остался в долгу бабочек, — А осталась бы не целованная, так бы и звенела по утрам вместо будильника.

— А ты у нее камушки зажилить хотел. А из-за этого у кого угодно злость наступит.

— А кто с ней в корабле миловался. «Я скучаю! Я страдаю!», вот волю ей и дал.

Мы могли бы и дальше, долго и красочно обвинять друг друга в том, что произошло. И неважно, была ли в данном случае хоть чья-то вина, или нет. Главное мы имели, то, что имели. Странность в оранжерее, и мою больную, после вчерашнего пожатия, ладонь.

Мерцание и скрежет в шарике стихли, дворецкие, словно по команде разбежались в разные стороны, оставляя нас наедине с неизвестным.

— Глаза закройте, — послышался голос куколки. Язык не поворачивается назвать ее этим ужасным — «Ляпушка».

Я быстро прикрыл глаза. Кузьмич не успел. Он любопытный, хотел взглянуть на то, что его не касалось и досмотрелся.

Невыносимая, даже для моих сомкнутых глаз вспышка, и все. Кузьмич, потеряв ориентацию в пространстве, заходит в крутом штопоре и со страшным воем врезается в пол. Я слышу только характерное шмяканье, но ничем помочь не могу. Сам чуть сознание не теряю.

— Все. Открывайте. И принимайте свой «ка-ра-вай».

Я разжал глаза, открыл рот, чтобы поздороваться для начала, и так и остался с открытым ртом.

— Это что? — Кузьмич, придерживая нижние веки двумя пальцами, удивленно взирал на то, на что смотрел и я.

— Что просили, то и сделала, — ответила за меня куколка, перебрала по ветке лапками и отвернулась.

— Это каравай? — теперь Кузьмич удерживал веки четырьмя пальцами и недоуменно посматривал то на меня, то на предмет, изготовленный куколкой, — Тот самый, по образу и подобию? Чудно.

Так называемый каравай представлял собой металлическую конструкцию. В поперечнике и в высоту имел стандартный земной метр. Из граней куба выпирало и торчало то, что некогда составляло внутренности дворецких. Антенки всякие, локаторы, линзы, лампочки, датчики и прочая электроника. Весь этот склад запчастей был собран посредством заклепок, кривых сварных швов, болтов и местами скручен проволокой и перемотан изолентой.

Если это и был каравай, то это был самый необычный каравай за всю мою жизнь.

— Каравай, каравай, — донесся голос куколки, — Проверьте на работу и тащите его ко всем чертям. Я хотела сказать, к папочке на проверку. Сделала все, что смогла. И поверьте, это то, что нужно.

— Да-а?! — я всегда был немного скептиком. Внутреннее чутье охотника за бабочками подсказывало, что ничего общего с «караваем» данный неизвестный аппарат не имеет. Но так как натурального «каравая» никто не видел, то и этот агрегат можно было подсунуть паПА.

Я осторожно приблизился к ящику и прикоснулся пальцем к его — черт, обжегся — поверхности.

Аппарат резко взвыл и выплюнул из одного из своих многочисленных отверстий красную жидкость, которая попала точно мне в лицо.

Я проворно отскочил в сторону от потенциально опасного агрегата и, ругаясь, стал обтираться.

— Кузьмич! Это кетчуп! — на запах и на вкус жидкость была именно кетчупом.

Куколка извернулась и из-за плеча кокона бросила:

— Он привыкнуть к вам должен. Минуты две-три, пока не принюхается.

— Да-а?! — в очередной раз не поверил я, — А как я узнаю, что это уже привыкло? И как он работает? И почему каравай?

— Видишь, Костик, лампочка зелёная на макушке зажглась? Теперь он в рабочем состоянии. Кантуйте его.

— Работает как, скажи, душа твоя куколковая? — Кузьмич был явно чем-то недоволен. По-моему, он тоже не слишком поверил Ляпушке.

— Там инструкция на столе. В двух экземплярах. Один, для умных. А второй, для тараканов, — парировала куколка и вновь отвернулась. На сей раз надолго.

Инструкция для тараканов, к удовлетворению Кузьмича, ничуть не отличалась от инструкции для умных. Внимательно изучив первые три пункта из двух тысяч шестьсот тридцати двух, я довольно хмыкнул, и уже без всякого смущения двинул к караваю. Кузьмич пытался удержать меня, настоятельно рекомендуя прочитать раздел «Противопоказания», но я уже имел перед собою цель и не слушал старого перестраховщика.

Каравай при моем приближении заурчал более дружелюбно и заморгал всеми лампочками.

— Значит так, дружок, — то, что агрегат мыслящий, сомневаться не приходилось, — А выдай-ка ты мне, уважаемый, отбивную по-китайски с гарниром.

Каравай зачихал, запыхал, потом выплюнул из чрева своего на пол пластиковую тарелку. Следом, в нее, в тарелку, со всего размаху шлепнулся здоровенный, пышущий жаром, кусок мяса, запеченный в полосках теста и посыпанный лягушачьими лапками.

Кузьмич сказал:

— Нонсенс.

Я сказал:

— Ха!

Каравай издал бравурный марш «Утят ведут на забой».

— Дай я! Дай я! — Кузьмич попытался оттереть меня от каравая плечом. Я мирный человек. Я отодвинулся.

Кузьмич закатил глаза в потолок:

— Хочу… Хочу… Свинью, зажаренную в яблоках.