Охотник за бабочками

— Дети мои, — паПА поправил очки, пыхнул трубкой и поднял вверх указательный палец, — Дети мои! Выполняя последнюю мою волю, вы все с честью справились с первой частью завещания. Или задания, как вам удобнее. Но! Состояние нашей славной фамилии недостаточно велико, чтобы разделить его на троих. И поэтому, дети мои любимые… Рты, заткнули, быстро! Спасибо, дети мои. Поэтому, я решил следующее. Согласно старинным обычаям, которые я почерпнул из этой весьма ценной и древней книги, — паПА еще раз погладил желтую бумагу, — Все мое состояние достанется тому из вас, чья невеста, как я уже говорил ранее, окажется самой умной, самой трудолюбивой и самой вообще по всем категориям. Совершенно верно, Вениамин, и самой красивой.

Я мысленно вычеркнул свою фамилию из списка.

— Чтобы сильно не задерживать вас и не тратить на вас, бездельников, своего драгоценного времени, повелеваю:

ПаПА осторожно перевернул несколько страниц.

— Вот вам мое первое задание. Да не вам лично, оболтусы, а невестам вашим. Или я непонятно говорю? Первое задание будет…

ПаПА опустил глаза и стал водить пальцем по черным доисторическим строчкам-буквам и бормотать:

— … Я б для батюшки царя, родила б…

Быстрый взгляд на меня. Шмыгает недоверчиво носом. Пропускает несколько страниц и бубнит дальше:

— … Родила пара-ру, мда, в ночь, не то сына, не то… чушь какая-то… а неведому зверушку.

ПаПА еще раз взглянул на меня, почесал кончик носа.

— Слишком непонятно и хлопотно. Не поймут. А что в первоисточнике?

Меня уже раза два прошиб холодный пот. Первый раз, когда паПА упомянул о таинстве деторождения. А второй, когда он отметил место о неведомых монстрах, называемых в старину зверушками.

ПаПА, между тем, повертел листы, посмотрел в начале и в конце, крякнул и отложил бумагу в сторону:

— К великому сожалению, я не имею возможности свериться с первоисточником по причине отсутствия такового. Время не смогло сберечь для нас, для своих потомков истины. Поэтому я стану действовать так, как велит мне совесть и разум. И знания, полученные в университете.

Это еще хуже. Когда паПА начинает выдумывать, то ничего хорошего от этого ждать не приходится.

— Хочу, чтоб каждая из ваших невест достала мне к завтрашнему утру, предположим, мм, каравай.

Мы с братьями переглянулись. Вениамин пожал плечами и спросил, пользуясь правом старшего сына:

— А что это?

ПаПА подвигал бровями, почесал еще раз кончик носа, посмотрел в книжку, ничего определенного не увидел.

— Не знаю, — признался он, — Впрочем, и знать не хочу. Мое дело завещание составить и до вас, непутевых, донести. Сказано "каравай". Значит, это и принесете. Сами разбирайтесь. Все. Аудиенция закончена. Больше не смею вас задерживать, милостивые государи.

— Ругаться то зачем? — опять же на правах старшего возмутился Вениамин и первым поплелся к выходу. Следом пристроился средний брат. Я заковылял следом.

— Стоять!

Мы остановились.

ПаПА ткнул в нас пальцем:

— И запомните. Никакой посторонней помощи. Пусть сами думают, как умеют. Разве что самую малость им поможете. А чтобы не жульничали, знаю я вас, за всем действом будут присматривать специально выделенные мной для этого дворецкие. При первом негативном докладе, виновный лишается права участвовать в дальнейшем марафоне и снимается с дистанции. А теперь, пшли вон.

Уходили мы молча, сопровождаемые молчаливыми дворецкими. Которые паПА к нам приставил для предотвращения утечки информации и возможности обмена мнениями.

Я вернулся в свой кабинет, включил комбинатор. В Галактике всегда найдется кто-то, кто знает, что такое "каравай". Пока каравай искал все возможные значения заданного слова, я думал о том, что, не сойти ли мне, как говорил паПА, с дистанции. Ну его к звездам, это наследство. На безбедную жизнь брюликов хватит, а в случае чего куколка подсобит. За хорошее мое отношение к ней, камушек подбросит. Кстати, о камушках.

— Кузьмич, хватит за спиной рожи корчить. Я все вижу. Лети-ка сюда.

Кузьмич, застигнутый на месте преступления, понуро взмахнул крылышками и приземлялся на столе прямо передо мной.

— Здесь я. Ругаться будешь?

— Может и ругаться. Ты куда с Корабля самоцветы дел?

— Так это, — Кузьмич ударил себя в брюхо кулаком, — Твоя доля в сейфе. А моя припрятана. От глаз ненадежных. Вот и весь расклад.

Простодушная физиономия Кузьмича еще не означала справедливый расклад.

— А доля Корабля?

Кузьмич поперхнулся, и я понял, что попал в саму точку расклада.

— А-а… Кораблю камушки не нужны были и он, стало быть, мне их. Презентовал за долгую и плодотворную дружбу. Да. Что-то не так, командир?

Я поставил на стол, прямо перед Кузьмичем, сжатый кулак, который оказался ему под самую макушку.

— Я тебя в луже подобрал?

Кузьмич сглотнул слюну и молча кивнул.

— Я тебя другом своим считал?

Голова Кузьмича рухнула на грудь.

— Значит так. Корабельную долю отдашь сиротам. Остальное позже проверю. И без вопросов. Это мое последнее слово.