Охотник за смертью

«Не пугайте ребенка, – холодно протянул Паук. – То, что он не такой как вы, еще не значит, что у него нет сердца».

Восприимчивость Маришки к эмоциям к тому моменту обострилась уже донельзя, и она кожей ощутила неловкость, возникшую после этих слов.

«Извини», – попросил Орнольф.

«М-да…», – пробормотал Артур.

А Альберт лишь пожал плечами и сердито спросил: «Ну что, мы делаем пробой, или рефлексируем?»

Конечно, все выбрали пробой.

Почему она думала, что влюбилась в Паука? Потому что Паук красив? Потому что Паук желанен, и невозможно не любить его, невозможно его… не хотеть? Но его совершенная, ледяная красота погасла, как гаснет звездный свет, когда восходит солнце. Огромное, яркое и теплое солнце. Ее маленькое и хрупкое, умирающее солнце. Ее любовь, с серебряными волосами, с глазами цвета крепкого кофе, с искусанными губами и трехдневной колючей щетиной.

Ей бы плакать от жалости, уже не к нему – к себе. А она улыбалась. Потому что Олег улыбался. Она смеялась, потому что он смеялся сам над собой. Она говорила ему, что он – человек, человек, а не зверь, что у него есть сердце, есть душа, что он может любить. А он не верил – он не умел верить.

Разучился.

А Маришке хотелось остаться здесь навсегда. В чужой реальности, которая на самом деле была для нее родной. На чужой планете, которая тоже могла бы стать родной, потому что самый близкий, самый нужный ей человек был здесь. Остаться с чудовищем, с людоедом, с убийцей ее брата, с тем, кто отнял жизнь у всей ее семьи, отнял и подарил новую. Другую. С самого начала, и уже без него. В безопасности.

Без любви.

Без его искаженной, неправильной, опасной любви.

«Он преступник, Маринка, – услышала она издалека, с другого конца нити-паутинки, – он убил множество людей, его ищут, его не оставят в покое, его найдут рано или поздно. И тогда ты ничем не сможешь помочь ему. Только помешаешь. Если ты будешь рядом, он не сможет защитить себя».

«Ненавижу!!! – крикнула она беззвучно, но так громко, что паутина зазвенела гитарной струной. – Ненавижу тебя!»

«Редкий случай, – мягко ответил Паук. – Ладно, я увидел все, что нужно. В нем еще достаточно силы, чтобы выжить сейчас, а дальше – посмотрим. Теперь пусти-ка меня за руль. Надо научить его как пользоваться тем, что осталось».

И все закончилось.

Маришка едва успела в последний раз заглянуть в мерцающие черные глаза. Чтобы увидеть, как когда-то давно, как раньше, неяркую, диковатую усмешку. В самой глубине вертикальных зрачков.

* * *

К большому облегчению Орнольфа по возвращении у Марины случилась истерика. Полноценная, громкая, яростная, со слезами и дикими криками, нелепыми обвинениями, безудержной ненавистью.

Как гроза. Налетела, прошла, а потом тихо, и кажется, можно начинать жить заново.

Оставлять девушку в Воратинклис было опасно, и так уже на границе Поместья собрались любопытствующие духи, жадные до человеческих страстей. Защита им была не по зубам, благо, ставил еще Син, а Альгирдас за тысячу лет укрепил незримые стены так, что и высочайшие фейри поломали бы голову над тем, как проникнуть к людям. Однако раз уж все равно решили уезжать, лучше не тянуть с отъездом.

– Куда вас отправить? – поинтересовался Альберт, пробежавшись пальцами по кнопкам своей магической книги. – Ткни пальцем, Касур.

Орнольф ткнул. Не в книгу, естественно – в точку на глобусе. Альберт похмыкал, снова пощелкал кнопками и выдал Орнольфу три стеклянных, посеребренных трубочки.

– Если б не ваша идиосинкразия [33] на золото, давно бы уже могли жить как нормальные.

Орнольф только вздохнул. «Как нормальные» они с Хельгом не смогли бы жить, даже творя магию на золоте. Задумался, не в первый раз уже, почему Альберт Нордан с необыкновенной легкостью освоил здешнюю систему творения заклятий, а он, Орнольф Касур, так и не может понять, как ворожит этот маленький маг. Неужели все дело в про клятом металле?

Телепортация – слово из книжек. Причем фантастических, такие даже Хельг не читает. Однако срабатывает ведь. Без осечек.

Удобная штука, хоть и страшновато.

Артур был задумчив, от чего всем остальным делалось нехорошо. И был он молчалив, но это-то для него – обычное дело.

Когда проводили гостей и домашние духи засуетились, готовясь к переезду, Орнольф отправился в большой зал – самый центр гигантской паутины. Тот самый, где висели их портреты. И не удивился, обнаружив там Хельга. Паук по своему дому перемещался быстрее, чем братья Норданы телепортировали. Воратинклис, что тут еще сказать?

– Не курил бы ты здесь, – привычно сказал Орнольф.

– Отстань, – так же привычно ответил Хельг.

– Целая жизнь на кончике кисти, – Орнольф не смотрел на портреты, и на Хельга не смотрел, просто думал вслух.

– Четыре жизни, – поправил Паук. – Малышка, ее брат и мать с отцом.

– Но рисует он только ее.

– А держит всех.

– Почему-то мне это кажется… красивым.

– Какая пауза, – насмешливо протянул Хельг, – ты выбирал между «красиво» и «отвратительно»? Это близкие понятия, рыжий.

– Я выбрал «красиво». Это действительно так, не находишь?