Охотник за смертью

Однако здесь… Опять «здесь», но ни Куница, ни Лаки не сочли нужным сказать пришельцам, как называется поселок. Тоже дело обычное – свои имена и имена своих поселений люди скрывали из элементарной осторожности. В общем, здесь, складывалось впечатление, все дети были сосчитаны и присмотрены. И больных малышей оказалось ровно десять.

Они лежали в детском отделении лазарета, и наличие такого отделения само по себе говорило в пользу Лаки. А может, Куницы. Кто из них решил придерживаться правил прежней жизни, не так уж важно. Андрей, входя в палату, глянул на Орнольфа, и тот кивнул:

– Злых духов здесь действительно нет. Работай, лейтенант.

Работай, лейтенант…

Чаще всего это приходилось слышать применительно к Маришке. «Работай!» – приказывал Паук, и она, сосредоточившись, начинала ворожбу.

Столько новых слов прижилось за последние месяцы… новые слова в новом мире. А как по-другому? Ворожба – это что-то из седой древности, но методы, используемые Маришкой, не похожи были ни на что, виденное Андреем раньше, и слов других для определения того, что она делала, не находилось. Орнольф называет это ворожбой, Паук называет ворожбой, значит – это ворожба.

Никто из магов в ИПЭ не умел воевать.

Воевали такие, как Андрей. И такие, как Макс. Макс и сейчас совмещает обязанности бойца с функциями дипломата. А старлей Панкрашин переквалифицировался в лекаря. Кто из них полезнее, это еще вопрос, бойцов в отряде – четверо из пяти, а врач – один. Берегут врача, в бой не пускают. Однако нельзя не признать, что услуги медика в этом новом мире требуются значительно реже, чем боевые навыки.

Впрочем, стрелять-то он не разучился.

А Маришка так и не научилась. Хотя могла бы, за полгода.

Она так изменилась… стала совсем другая. Андрей заметил перемены еще в апреле, когда увидел ее рядом с Пауком. Тогда показалось, что Маришка просто стала красивее. Она всегда была ничего так, стильная девочка, и Андрей не видел разницы между «стильной» и «красивой», пока… ну, вот пока не посмотрел.

А сейчас Маришка… да фиг знает… Глядя на нее, уже не хочется улыбаться.

Она теперь не признает другой одежды, кроме камуфляжа, ценимого за прочность, удобство и множество карманов. Носит высокие ботинки с армированной подошвой, потому что в них можно не беспокоиться о том, куда наступаешь. Смотрит с нехорошим прищуром, и даже когда разговаривает с кем-нибудь, взгляд ее скользит мимо собеседника, куда-то далеко, туда, откуда может прийти опасность.

У нее и голос стал другим. Изменился от постоянного выпевания, выкрикивания, бормотания заклинаний. «Как будто у нее десять октав в диапазоне», – заметил Макс. Вот уж точно. Ворожба тренирует голос – куда там консерватории! Андрею иногда казалось, что в Маришке обитает теперь сразу несколько женщин, разного возраста, с разными привычками и характерами. Закрыв глаза, не сразу и поймешь, кто с тобой разговаривает.

Боец Чавдарова. Охотник Чавдарова.

Над ней Паук не смеется, в смысле, смеется, конечно, но не так, как над другими. И, слава богу, он по-прежнему называет ее Малышкой. А то бы, пожалуй, совсем тяжело пришлось Андрею. Да и Максу. Эта, новая Маришка, стала как будто бы слишком взрослой. Чересчур взрослой даже для изменившегося мира.

Если только в этом мире еще существует понятие «чересчур».

* * *

– Работай! – приказал Паук.

Помогать Маринке он не собирался. Не та ситуация, чтобы выхватывать из рук чародея силовые заготовки, с нечеловеческой скоростью сплетая из них заклятия. Можно никуда не спешить, дать Малышке потренироваться. Работа тонкая – то, что надо для тренировки.

Максим, высунувшись из люка на крыше машины, в бинокль обозревал окрестности. Охранял.

Как они друг к другу обращаются… делают из имен собачьи клички. Макс. Дюха… Зачем? Альгирдасу это не нравилось, и он называл Андрея – Андреем, а Максима – Максимом. В тех случаях, когда вообще обращался к ним по именам. Обычно, чтобы привлечь к себе внимание, хватало короткого прикосновения паутины.

Маринка упорно пыталась влить огненную струю в неширокий черный зев пещеры. Пламя рвалось вверх. Это же огонь – не нефть, чего ради он куда-то польется? Интересно, Малышка сама догадается, или…

– Это что, там, внизу надо делать?

– Умная девочка! – хмыкнул Паук. – И получаса не прошло.

Она нахмурилась. Не потому что обиделась, а от сосредоточения. Пыталась перерисовать заклинание таким образом, чтобы пламя вспыхнуло прямо под землей, и заполнило собой все пространство пещеры.

– Альгирдас…

– Да?

– Как же оно будет гореть, без кислорода?

Ну вот. Очередной вопрос, из тех, что ставят его в тупик.

Какой еще кислород? Никогда ему не понять людей!

Орнольф говорит, что проблема Маринки в том, что она зацикливается. На какой-нибудь одной идее. Вот решила, что кладку в пещере непременно нужно сжечь, и сейчас пытается ее жечь. То есть, уже не пытается. Задумалась о своем «кислороде». Альгирдас редко жалел о том, что утратил чародейный талант. Еще реже он жалел о том, что не наставник. Сейчас, однако, не помешало бы и то, и другое.