Единственным конкурентом Парламенту как руководящему органу власти выступили суды военного трибунала, возглавляемые лидерами различных подпольных организаций мятежников. Во времена коррумпированного правления Лайонстон Империю захлестнула волна жестокости. В стране, которой управляла Железная Сука, убийством и пыткой никого было не удивить. Когда Лайонстон свергли, лидеры Подполья откопали документы Императорского Двора и узнали имена самых отъявленных убийц и палачей. Так началась долгожданная кампания мести. Голограммы и адреса преступников были показаны по головидению, и люди самостоятельно принялись чинить расправу. Бывших аристократов выволакивали из роскошных домов и убивали прямо на улицах. Многих из них уже постиг ужасный конец к тому времени, как остальные решили сдаться властям. Суды над ними начались спустя всего несколько часов после падения Лайонстон. Их транслировали по головидению, поэтому жители имели возможность проследить, как в Империи восстанавливается справедливость. Один суд сменялся другим, и, казалось, им не было конца, несмотря на то что осужденных ежедневно отправляли на виселицу. Публичные казни привлекали к себе толпы народу. Чтобы удостовериться, что негодяи действительно понесли наказание, людям хотелось увидеть это собственными глазами.
Суды военного трибунала получили огромную власть и отвлекали на себя общественное внимание, поэтому Парламент относился к ним довольно ревниво. Но не настолько, чтобы вмешиваться, – было понятно, что люди жаждут мести даже больше, чем справедливости.
Оуэн и Хэйзел вошли в дальнюю Палату, за которой располагался зал заседаний. Палату от зала заседаний отделяли массивные дубовые двери, которые по традиции, ведущейся с давних времен, открывались только изнутри. Пользуясь своей привилегией, члены Парламента взяли за правило заставлять людей подолгу ждать. Данную практику они позаимствовали у Лайонстон, преследуя определенную цель: каждый должен знать свое место. Хотя об этом, разумеется, никто никогда не упоминал.
В Палате, которая, как обычно, кишела народом, стоял приглушенный шум. Люди завязывали знакомства, заключали сделки или вели переговоры. Здесь не использовали голограмм: каждый был обязан присутствовать лично. Последнее время среди клонов и пришельцев развелось слишком много самозванцев, поэтому люди хотели быть уверенными, с кем именно имеют дело. А чтобы никто не мог выдать себя за другого, в потайных местах были установлены эсп-глушители.
Когда в Палате появились Оуэн с Хэйзел, все замерли. Оуэн и Хэйзел, молча окинув толпу взглядом, отвесили присутствующим почтительный, хотя и сдержанный поклон. Через секунду шум возобновился так же внезапно, как и утих. Члены Парламента не горели желанием разговаривать с Оуэном Дезсталкером и мисс Д'Арк – это было небезопасно. Когда Оуэн и Хэйзел двинулись к центру зала, все инстинктивно расступались перед ними.
– Теплый, как всегда, прием, – сказал Оуэн, не заботясь о том, что его могут услышать.
– Неблагодарные ублюдки, – подхватила Хэйзел, озираясь по сторонам в надежде увидеть поблизости какого-нибудь кретина, которого могла бы обидеть ее фраза.
– У них есть причины недолюбливать нас, – продолжал Оуэн. – Герои и знаменитости, по их представлениям, должны иметь безупречную репутацию. А мы, боюсь, их слегка разочаровали.
– Какая жалость! – произнесла Хэйзел. – Но меня никогда не считали героем. Поэтому, если меня заденут дважды, духу моего здесь не будет. А если трижды, то перед тем как уйти, я разнесу к чертям весь этот дом.
– Спокойно, спокойно, – пробубнил Оуэн, безучастно улыбаясь, чтобы не вызывать подозрений. – Не поддавайся на провокации. Они воспримут это как признак слабости.
Хэйзел фыркнула:
– Тот, кто сочтет меня слабой, может глубоко об этом пожалеть.
– Только не хватайся за меч, черт побери! Здесь нельзя никого убивать. Дуэли запрещены. К тому же не успеешь ты вытащить меч, как со всех сторон набежит полусотня охранников. Мы не до такой степени неуязвимы. Так что настоятельно советую вести себя прилично.
– Ты никогда не упустишь лишней возможности меня отчитать!.. К тому же я вполне справлюсь с полусотней охранников.
– Да, очень может быть, – вздохнул Оуэн. – Но дело совсем не в этом. Нам нужно произвести хорошее впечатление.
– С каких пор нам стало это нужно?
– С тех пор, как нам не удалось взять Валентина Вольфа и доставить на суд.
– А что, если я все-таки кого-нибудь слегка прибью?
– Только в случае крайней необходимости. И не под объективами голокамер. Нам и так хватает дурной славы.
– Такого количества камер я здесь прежде никогда не видала, – оглядевшись, произнесла Хэйзел. – Либо Парламент раскопал что-то весьма любопытное, либо кто-то сообщил им о нашем прибытии.
О, привет!