Охотник за смертью: Судьба

Хэйзел посмотрела на Лабиринт хмуро, держа руку на кобуре. О своем прошлом пребывании в этом месте она помнила мало, но была уверена, что эта чертова хреновина имеет на ее счет план. И не обязательно такой, какой мог бы ей понравиться. Она прошла сложный путь от незаконного торговца клонами и пирата до признанной героини восстания, но ее тошнило при одной мысли о том, что все это могло не являться ее собственным выбором, а быть навязанным ей извне. И вот теперь она не могла не думать о том, какие новые перемены может произвести в ней Лабиринт. Кем или чем еще она может стать?

Возможно, что Кэррион, глядя на Лабиринт Безумия, увидел больше других, он долго прожил с эшрэями в их металлическом лесу. Его взору открылись и потоки странных энергий, нескончаемо циркулировавшие по стальным путям, и вероятности и возможности, которые завораживали и пугали. Все эти чувства он приветствовал, хотя бы потому, что уже давно не ощущал и не воспринимал ничего так сильно.

— Ну, — наконец произнес вольфлинг, — вот вы и у цели. Неужели никто из вас не хочет ничего сказать?

— Если... «генератор» в Лабиринте, значит, нам нужно отправляться за ним, — сказал Кэррион. — Но ты слышал Охотника за Смертью. Возможно, мы лишь поменяем одну угрозу на другую.

— Если от младенца будет исходить угроза, я уничтожу его, — отозвался Сайленс. — Но только после того, как извлеку из него всю возможную пользу.

— Джон, как ты можешь? — возразил Кэррион. — Это всего лишь ребенок. Он невинен.

— Он убил миллиарды людей.

— Он не знает об этом.

— Как у вас все просто, — вмешался Оуэн. — Я хорошо помню, как явился сюда в первый раз. Как прошел по всем изгибам Лабиринта к его сердцу и обнаружил там спокойно спавшего ребенка. Кажется, в тот миг мне стало ясно, что дальнейшая моя жизнь пойдет кувырком и в ней уже не будет никакой логики, что во вселенной действуют силы, величие и мощь которых недоступны моему разумению. Но именно отсюда пошла ложь. Мой предок Жиль, первый Охотник за Смертью, сказал мне, что этот ребенок его клон. Тогда мне это не пришло в голову, и только много позже я сообразил, что в его время клонирования не существовало. А еще он сначала ляпнул, будто бы Лабиринт создан вольфлингами, а потом, видать по забывчивости, назвал его инопланетным артефактом. Это была его первая промашка. Первое, что вызвало у меня недоверие к нему. Впрочем, я не доверял легендам задолго до того, как превратился в легенду сам. Изучение истории вообще не способствует легковерию и избыточному оптимизму, хотя оно и не лишило меня веры в способность человека доброй воли многое изменить. Если он окажется в нужное время в нужном месте, а оказавшись, не отступит и не отведет глаза в сторону.

— Жиль тоже когда-то так думал, — промолвил вольфлинг. — К сожалению, ему показалось, что быть просто героем и Верховным Воином для него слишком мало. Время пришло. Я расскажу вам правдивую историю о Жиле Охотнике за Смертью, его новорожденном сыне и Лабиринте.

Вот история, поведанная вольфлингом.

Более девятисот лет тому назад, когда мир был совсем иным, Жиль, достойнейший, всеми любимый и почитаемый герой, изменив своей жене, своей семье и своему императору, вступил в любовную связь с императрицей Гермионой. Когда та понесла, император Ульрик пришел в восторг, ибо до этого его царственная супруга никак не могла зачать. Рождение наследника пышно отмечалось по всей Империи, и лишь Жиль с Гермионой знали, что его генетическое свидетельство сфальсифицировано и он является незаконным плодом преступной связи. Любил ли Жиль императрицу, мне неизвестно, может любил, а может быть, просто захотел стать отцом ребенка, который даст право клану Охотников за Смертью претендовать на Железный Трон. Мне не хочется думать, что роман с Гермионой был всего лишь средством для достижения этой амбициозной цели, но Жиль всегда отличался политическим честолюбием. Возможно, план Жиля сводился к тому, чтобы после смерти Ульрика (от каких бы причин таковая не последовала) обнародовать подлинное генетическое свидетельство и объявить право клана Охотников за Смертью на высшую власть в Империи. Сам Жиль такими подробностями со мной не делился, а я с расспросами не лез. Но, каковы бы ни были его замыслы, все пошло кувырком. Предатель сам оказался преданным, причем не кем-нибудь, а собственным, законным сыном. Человеком, известным вам под именем Драм. Вскоре после рождения наследника он открыл Ульрику правду. Его мотивы мне точно неизвестны: возможно, он, будучи тоже человеком честолюбивым, рассчитывал на собственное возвышение, а возможно, испугался, что его лишат наследства в пользу незаконного братца. Отец и сын никогда не ладили. Жиль вечно мотался из конца в конец непрерывно расширявшейся Империи, совершая героические деяния и созидая свою легенду, а его отпрыск взрастал в обществе наставников, политиков и тихой, как мышка, матери, скоро потерявшей какое-либо влияние на своевольного и жестокого сына.