— Если мы рухнем, то рухнет еще и многое другое, кроме системы, — мерзко оскалился Грегор. — Тебе показали пряник, а вот и кнут. Отвергни наше предложение — и мы воспользуемся нашей финансовой мощью для ниспровержения экономической базы Империи. Это в наших силах. Из наших компьютеров мы можем вызвать крах всей банковской системы такой полный, что ее придется восстанавливать столетиями. Она и так ненадежна после того, что сделал твой друг Дезсталкер с компьютерами Налоговой Службы. Мы можем вызвать лавину всего лишь легкими толчками в нужных местах. Деньги обесценятся. Кредит исчезнет. Торговля станет невозможной. Планеты будут отрезаны друг от друга. Миллионы будут голодать, и миллионы будут драться за оставшиеся крошки. И что тогда будет с твоим доблестным Восстанием, Рэндом? Уничтожь нас, и мы уничтожим людей, за которых ты сражаешься.
— Они это могут? — недоверчиво спросила Руби у Рэндома. — На самом деле могут?
— О да, — ответил Рэндом. — Это как раз такое, что Семьи вполне могут сделать.
— Порядок вещей меняется, но мы остаемся, — сказала Би-Би. — У нас так много есть что предложить новому режиму.
— Восстание еще не закончено, — задумчиво произнес Шторм. — Императрица все еще может нанести ответный удар.
— Императрица сумасшедшая, — ответил Грегор. — Мы умеем прочесть надпись на стене, особенно если она написана кровью. Итак, мы заключаем соглашение или нет? Пока мы здесь треплемся, с обеих сторон погибают без толку люди. Мне-то наплевать, но вам полагается такие вещи принимать во внимание. Решай, Рэндом. Мы знаем, что Подполье подчинится твоему решению.
— Не слушай его, Джек! — настойчиво сказала Руби. — Мы не для того так далеко зашли, чтобы теперь все бросить. Мы еще можем сровнять Семьи с землей, как ты всегда хотел.
— Ты же слышала цену, — произнес Рэндом. — Я всегда сражался за благо народа, а не ради своих желаний и целей. Какой смысл сжигать Империю дотла, если потом придется жить на пепелище? Нужды людей — в первую очередь. Вот почему я стал мятежником. Если я рискну их будущим ради личной мести, все, за что я сражался, станет ложью. Кто знает? Может быть, если лишить Семьи политической власти, их можно будет… цивилизовать.
— А Ходзира? — горячо спросила Руби. — А твоя клятва их перебить и нассать на их могилы? Это уже ничего не значит?
— У меня больше причин ненавидеть Ходзира, чем ты можешь себе представить, — холодно сказал Рэндом. — Я так хочу видеть их мертвыми, что отдал бы жизнь, если бы мог истребить их от корня до ветвей. Но я не могу, не стану платить за свои обиды жизнями невинных людей. И потом — может быть, когда Восстание закончится, будет время для частной мести.
— О да, — улыбнулась Би-Би Ходзира. — Клан Ходзира всегда ценил почтенное искусство вендетты.
— Значит, договорились? — в упор спросил Грегор.
— Да, чтоб ты лопнул! — ответил Джек Рэндом. — Договорились. Отзывайте своих людей, а я остановлю атаку. Оставайтесь в Башнях до конца Восстания, а детали обсудим потом. Нет, руки я вам пожимать не буду. Какое-то самоуважение я еще сохранил.
— А я не верю! — крикнула Руби, отступая на шаг так, чтобы ее пулемет смотрел сразу на всех. — И я ни о чем ни с кем не согласилась! Ты продаешь Восстание, Джек, ты продаешь все обещания, которые давал. Все, что мне говорил, все, во что ты хотел, чтобы я верила, теперь, когда наступил день расплаты, ты это продаешь.
— Это называется «политика», любимая, — горько сказал Рэндом. — Иногда цена идеала оказывается слишком высока. И если я это переживу, ты тоже сможешь.
— Ты аристо по рождению, — сказала Руби. — И ты все еще в глубине души им и остался. Заключай договор, Джек, Но я никогда не поверю ничему, что ты мне скажешь, никогда.
Вот так просто все это и кончилось. Передали приказ, армада прекратила атаку на Башни, и огонь с обеих сторон стих. Из повстанцев многие еще кричали, призывая к Мести за тех, кто погиб в этот день, и за тех, кто за долгие столетия был раздавлен пятой Семей, но в конце концов пряник и кнут убедили всех. Как и предвидел Рэндом, никто не исключал возможности личной мести — когда-нибудь потом.
От соглашения была и неожиданная выгода. Валентин Вольф не поверил гарантиям своей безопасности и покинул Башню, чтобы найти убежище при дворе Лайонстон. Поскольку это было нарушением соглашения, он стал вполне законной целью для каждого, кто хотел его смерти. Жители стали возвращаться в город, почувствовав, что худшее уже позади. Они приветствовали повстанцев и призывали к низвержению Лайонстон. Горожане сбрасывали ее статуи и плевали на них, поджигали правительственные здания и устраивали уличные беспорядки, опьяненные обещанием свободы. Подполью приходилось направлять людей подальше от зон боев, сдерживая растущее ликование и препятствуя распространению мародерства, что несколько подрывало популярность Подполья. Но Подполью было не до того — более важные вещи требовали его внимания. Лидеры Подполья знали, что битва не закончена, пока Лайонстон сидит в безопасности в своем стальном бункере глубоко под землей, вдали от боя.