Охотник за смертью: Война

И она обратилась внутрь себя, к той ярко сверкающей точке, которой коснулась когда-то Матер Мунди в темной камере Девятого Уровня. Дженни воззвала к сверхэсперу, к Матер Мунди, Матери Всего Сущего, с мольбой снова прийти и явиться посредством ее, Дженни, соединить всех эсперов Мистпорта в одно целое, в гештальт, который прогонит Легион и Империю прочь от Мистпорта. Она звала, но никто не отозвался. И Дженни завопила — диким воем ярости, отчаяния, чувства предательства, который на миг даже заглушил нескончаемый крик Легиона. Потому что нигде, куда она могла достать разумом, не было и следа Матер Мунди, и лишь яркие искорки эсперов Мистпорта мигали и гасли одна за другой, и тот ужас, имя которому Легион, медленно обращал свое внимание к ней. Матер Мунди оставила ее.

Безумная Дженни держалась чистым усилием воли, потому что должна была держаться. От нее зависела судьба многих и многих. Краткое прикосновение Матер Мунди сделало ее одним из самых сильных эсперов, которых знала в своей истории Империя, но даже она могла только держать на расстоянии тех многих-в — одном, которые были Легионом. Боль была почти невыносима, но Дженни не сдавалась. Если погибнут члены Совета, сопротивление Мистпорта рассыплется, и победит Империя. Дженни обратилась внутрь себя, обрывая все контакты с окружающим миром, всю свою волю и энергию направляя на поддержание пси-щита. Она уже не слышала ни вопли умирающих возле «Терновника» людей, ни удары дезинтеграторов с неба, убивающих все что движется, сеющих огонь и разрушение. Она не могла позволить себе отвлечься. Весь ее мир сошелся на пси-щите.

Она знала, что напряжение ее убивает, и ей это было все равно. Выдержав ужасы и муку Девятого Уровня, она дала клятву, что лучше умрет, чем снова даст себя схватить. Из носа и ушей у нее сочилась кровь, и брызги крови разлетались изо рта при каждом тяжелом выдохе. Боль начала постепенно отмирать, когда стали отключаться одна за другой части мозга. Дженни не знала, что лицо ее стало улыбающейся маской черепа. И она дралась, отказываясь сдаваться, отказываясь терпеть поражение, и постепенно она стала обретать новое ощущение своего противника — Легиона, ощущение того, кто это и что это. Из чего оно сделано. Из мозгов людей, которых она, быть может, знала, и мыслечервей Червемастера. А Легион смотрел на нее и знал, кто она. Черви помнили ее и помнили, что она сделала. И они ее боялись. Безумная Дженни рассмеялась внутренним смехом, и это был страшный, непрощающий смех.

Силы вторжения напирали на всех фронтах, хотя кое-где медленнее, чем в других местах. Казалось, каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок в Мистпорте, способные держать оружие, вышли на улицы защищать баррикады, перегородившие перекрестки, стреляли из окон и переулков, заставляя солдат брать с боем каждый дюйм и платить за победу кровью и смертью. Отступая, защитники взрывали за собой дома, чтобы перегородить улицы и замедлить продвижение противника. Пулевое оружие повстанцев приводило в замешательство и растерянность солдат, привыкших иметь дело лишь с предсказуемым и разделенным долгими паузами огнем дезинтеграторов, пока они не сообразили, что нужно передвигаться под прикрытием массивных силовых щитов, против которых пулевое оружие бессильно.

Ни в небе, ни на улицах уже не было действующих эсперов. Легион подавил всех, кроме самых сильных, да и те уже были почти все мертвы. Защитники отходили улица за улицей, пытаясь следовать вековым планам защиты Мистпорта до последнего рубежа, но эти планы не обновлялись годами. Важные маршруты были блокированы уличными рынками и новыми зданиями, некоторые улицы вообще были только на старых картах. Защитники делали все что могли, отходя лишь тогда, когда другого выхода не было, но все же медленно отступая к уязвимому сердцу Мистпорта. Раненых и беженцев везли через город на баржах по реке Осенней — так было быстрее и безопаснее, чем по улицам. Баржи с угольными паровыми двигателями сновали вверх и вниз по замерзающей реке, взламывая стальными носами тонкий лед, и их красные носовые огни горели, как угли в ночной темноте. По обоим берегам реки тлели дома, как головешки в аду. Осенняя петляла по городу через Кварталы Купцов, Воров и Техников, и баржи шли по ней вверх и вниз со спокойной и отчаянной решимостью. Пассажиры перекликались с баржи на баржу, спрашивая о родных и близких или узнавая, как идет бой, но ответы часто были устаревшими и редко — утешительными.

У причалов шел бой — туда пытались прорваться группы десантников, но были отбиты докерами, вооруженными лишь зазубренными ножами и баграми. Речники знали каждый дюйм прибрежной территории, а бились упорно и свирепо. Некоторые баржи, перегруженные ранеными и беженцами, теряли ход и становились легкой мишенью для парящих в небе грависаней. Неспособные маневрировать, они разлетались под ударами дезинтеграторов, и горящие тела усеивали поверхность реки. Горящие останки барж блокировали фарватер и подходы к причалам, а полуобугленные разорванные тела плавали в воде и вмерзали в лед.