– Черта с два. Не для того прошел я такой путь и пролил столько крови, чтобы заменить одного тирана другим, будь он даже из моей Семьи. Убери меч, Джиль. Ты слишком долго откладывал. Твое время прошло, сейчас все делается по-другому. Восстание родилось из Подполья клонов и эсперов, а не из твоих интриг. Хватит с нас Семей и императоров. Время... чему-то новому.
Джиль медленно пошел на Оуэна, и тот предостерегающе поднял меч. Джиль остановился.
– Не делай этого, мальчик. Не заставляй меня тебя убить.
– А ты меня не убьешь, – сказал Оуэн. – Я из твоей Семьи. Последний из твоих потомков. Последний Дезсталкер.
– Я всегда могу начать новую линию, – спокойно сказал Джиль. – Я никогда не обещал тебе ни богатства, ни славы, ни легкой смерти, Оуэн, а только шанс стать легендой. Чем бы ни была для тебя живая легенда. Я... я люблю тебя, Оуэн, по-своему. Последнего моего потомка. Мое дитя в любом смысле, который только имеет значение. Не становись у меня на пути, мой мальчик. Я делал... страшные вещи, ужасные вещи. Я создал Генератор Пустоты и погасил тысячу солнц. Это мой шанс на искупление, на исправление порядка вещей. Сделать все так, как должно быть. Не пытайся его у меня отнять. Ты прошел долгий путь, славно бился, делал то, что было правильно, и не уронил чести Семьи. Я люблю тебя, Оуэн.
Оуэн и Джиль могли бы использовать дарованные Лабиринтом силы, но не стали. Это было дело, которое надо решить внутри Семьи. Они нападали и парировали, мечи сверкали причудливыми дугами в руках неожиданно равных бойцов. Джиль был первый из Первых Мечей, легендарный меченосец и фехтовальщик, но Оуэн, как он сам сказал, прошел долгий путь. Бывшего кабинетного ученого-историка бросало из боя в бой, оттачивая и расширяя его умение, пока он не стал тоже легендарным фехтовальщиком. В конце концов, это было у него в крови. Оуэн и Джиль дрались на пределе сил, вкладывая всю свою силу и быстроту в нечеловеческие удары на высшем уровне форсажа и еще выше, даже не замечая этого.
И так они бились долго, обмениваясь ударами и легкими ранами, и никто не мог пробить защиту другого и нанести удар, который вызвал бы смертельную рану. Они оба устали и заметно замедлились, и даже их бесконечная сила начала истощаться. Тут до Джиля впервые дошло, что этот бой он может и не выиграть. Такому испытанию он не подвергался со дней своего расцвета. Он может проиграть! Но эта мысль была нетерпима и потому недопустима. Не для того он ждал девятьсот сорок три года, чтобы уступить свою звездную минуту нахальному потомку. Он нахмурился и потянулся внутрь себя за данной Лабиринтом силой. Всего-то и надо было, что телепортироваться Оуэну за спину, и бой будет окончен. В таком раскладе честь уже не важна. Но как глубоко он ни заглядывал, силы найти не мог. Она была блокирована, заперта силой Оуэна. Где-то в самой глубине сознания Джиль понял, что никто из них не может использовать свою силу против другого, которого тоже изменил Лабиринт. Это был предохранитель, установленный самим Лабиринтом, и знание это открывалось, лишь когда в нем была нужда.
Джиль был потрясен. Он уже привык к этой силе почти до зависимости, привык иметь у себя в рукаве не убиваемый козырь. Но он быстро вновь овладел собой. Если этот способ не проходит, есть и другие. Джиль не стал бы легендарным воином, не знай он нескольких грязных приемов. У Саммерайла была правильная мысль. Как и у Кита, у Джиля был спрятанный кинжал. Он никогда Оуэну о нем не говорил – не видел необходимости. Значит, надо только заманить Оуэна в ближний бой и ткнуть кинжалом, пока он будет отвлечен. Вот так просто. Оуэн не будет ожидать от него грязного приемчика в стиле Малютки Смерти. Джиль улыбнулся.