Церковники исходили из той простой предпосылки, что у каждого должна быть своя неприятная тайна. Они делали все возможное, чтобы узнать эти тайны и с их помощью покорить аристократов воле церкви. Они угрожали, шантажировали и давали взятки, чтобы заставить слуг следить за своими господами, если они хотят избежать гнева церкви. Семьи, разумеется, начали охотиться на шпионов. Те же, кто оказался меж двух огней, ходили, втянув голову в плечи, и старались сделаться как можно незаметнее. Словом, и без того нелегкая жизнь в Империи в последнее время намного усложнилась.
— А церковь-то не сидела сложа руки, — тихонько сказал Сайленс разведчице. — Эти братья-воители выглядят весьма впечатляюще. И их тут стало гораздо больше, чем до нашего отъезда.
— Сборище голубых, — фыркнула Фрост, даже не оборачиваясь, чтобы взглянуть на иезуитов. — Выглядят-то они неплохо, но не более того. Я могу съесть их всех с потрохами и даже вином запивать не стану, пожалею благородный напиток. Знаю я таких. Пока их много, они страсть какие храбрецы, а для честного боя кишка тонка. Раз они так любят своего бога, могли бы подраться со мной. Я уж помогла бы им отправиться поболтать с ним лично.
— Если вы собираетесь разговаривать в таком тоне, предупреждайте заранее, — сказал Стелмах. — Я постараюсь сделать вид, что незнаком с вами. У церкви — длинные уши, и оскорблений братья не прощают. О боже, один из них идет сюда! Постарайтесь изобразить раскаяние.
— Не имею ни малейшего понятия о том, как это делается, — уведомила его Фрост.
От группы священников действительно отделился один и не спеша направился в их сторону. Сайленс каким-то чудом умудрился сохранить бесстрастное лицо. Придворные в ужасе шарахались от священника, стараясь предоставить ему как можно больше места. Одежда воинствующего брата состояла из темно-красной рясы и такой же шапочки, а выражение лица не предвещало ничего хорошего. На самом деле этому брату было немногим больше двадцати лет, но он, как мог, старался выглядеть старше. Шею его украшало ожерелье из человеческих ушей, с пояса свисало два скальпа. Он остановился перед Сайленсом и Фрост и принялся разглядывать их с таким видом, будто видел гораздо более впечатляющие образцы человеческой породы, да и те ползали перед ним на коленях и ели пыль. На Стелмаха брат-воитель внимания не обратил. Впрочем, того это ничуть не огорчило.
— Говорят, что вы спасли нас от нечестивых нелюдей, — сказал наконец священник. — Если это и так, значит, на то была Божья воля. Оба вы — настоящие воины. Но положение вещей изменилось, и теперь все должны выбирать, на чьей они стороне. Святая церковь может простить вам ваши прегрешения, и это же может сделать Лайонстон. Вам придется выбрать и заявить о своем выборе во всеуслышание. И запомните: кто не с нами, тот против нас. А церковь знает, как поступать со своими врагами. Я понятно выразился?
Презрительная усмешка исчезла с лица священника, когда Фрост вдруг резко ударила его кулаком в живот. Удар был таким сильным, что брат-воитель отлетел на несколько метров и врезался в ряды своих товарищей, расшвыривая их, как кегли. Послышались вопли и стоны. Кто-то ругался, кто-то схватился рукой за ушибленное место… Заваривший всю эту кашу священник скорчился на земле, тщетно пытаясь вдохнуть хоть немного морозного воздуха. Фрост стояла неподвижно с бесстрастным лицом. Стелмах закрыл глаза ладонями. Сайленс зааплодировал, и некоторые храбрецы из числа придворных присоединились к нему. Фрост не обращала на них внимания — разведчица до мозга костей.
— Ох, не надо бы мне стоять с вами рядом, — простонал Стелмах. — Вы же форменные самоубийцы!
— Послушай, парень, — сказал Сайленс. — Нас здесь почти наверняка убьют. Так какая тебе разница, кто это сделает?
Стелмах посмотрел на императрицу, на Железный Трон, а затем обратил к Сайленсу почти умоляющий взгляд:
— Вы в этом уверены, сэр? Неужели у нас нет никакой надежды?
— Ну зачем же,
— Меня — нет, — сказала Фрост. — Это просто очередная уловка. Пытка ложной надеждой.
Стелмах вздохнул:
— Я надеялся, что кто-нибудь из моей семьи придет, чтобы поддержать меня, но ошибся. Никто даже не увидит, как я умру. У неудачников не бывает родственников и друзей. Как у прокаженных.
— Какая, однако, глубина мысли, — обернулся к нему Сайленс. — Вероятно, близость смерти вас вдохновляет. Обычно вы неразговорчивы, Стелмах. Расскажите нам о своей семье. Что за люди ваши родители и почему им пришло в голову назвать сына Храбрецом?