Охотник за тенями (СИ)

— И что же хочет от нас глава “Око ночи”? — голос Айто звучал как стужа в сорокаградусный мороз, но Стиринс на удивление держался стойко, смотрел на собеседника спокойным взглядам, а лицо оставалось бесстрастным.

— Рассказать вам с чего начались убийства его подчинённых, — спокойно ответил Трэвис и посмотрел на диван. — Может быть мы займём более удобные положение для длительного рассказа? Как видите, я пришёл сюда сам и хочу помочь. Вы можете относиться к мистеру Фаусту как угодно, но он, как и вы, заинтересован в благополучном исходе дела. Я же, если вам так интересно, к его, скажем так, другой стороне дел, не имею никакого отношения. — в подтверждение своих слов, Стиринс отдёрнул ворот свитера, показывая, что на его шеи нет знака банды.

Байнгер недовольно поиграл желваками, но всё же согласился, что так оно будет явно удобнее. Пока Ренэро, по просьбе своего наставника, доставал кружки и заливал пакетики кипятком, Айто буравил взглядом севшего напротив него Стиринса, при этом сам был напряжён как струна. Когда чашки заняли место напротив каждого из присутствующих, а Лоснин вооружился блокнотом и ручкой, ведь Трэвис на отрез отказался говорить под запись, посланник “Око ночи” начал свой рассказ.

— Думаю о том, что ваш убийца носит одеяния церкви Наримар говорить не стоит? — получив утвердительный кивок Трэвис продолжил. — У мистера Фауста есть веские основания предполагать, что в этом деле замешаны именно последователи церкви, а именно двенадцать гончих богини.

— Но ведь титул гончих даётся только самым верным и непорочным служителям церкви, — скептически подметил Байнгер. — Зачем тем, кто полностью посветил себя богини, убивать каких-то там бандитов?

— Вам известно, что раньше гончих церкви ещё называли и палачами богини? — в этот раз утвердительных ответов не последовало, зато на лицах следователя и его помощника отразилось смятение, от чего Стиринс усмехнулся. — В давние времена почти все главы церквей имели при себе личный отряд доверенных людей, которым поручали карать тех, кто посмел выступить против церкви. У кого-то это были ассасины, у кого-то гвардейцы, а у церкви Наримар это были гончие. Двенадцать, священное число в этой церкви, ибо по легендам, когда богиня Наримар спустилась на землю её охраняла двенадцать чёрных собак, готовых убить любого, кто посмеет поднять руку на их госпожу. Так вот, благодаря этой легенде в церкви Наримар появился титул гончая богини. В ряды гончих брали самых преданных последователей, тех кто искренне верил в слова проповедника и кто действительно считал себя одним из тех легендарных существ. Как несложно догадаться, использовать таких фанатиков в разных, не совсем законных делах, не составит особого труда. Достаточно лишь подобрать правильные слова и вот уже гончие готовы карать непокорных.

— Вы хотите сказать, что в убийствах замешан не просто один или несколько людей из высшего церковного круга, но и их глава? — Байнгер, судя по хмурому виду, считал слова Трэвиса полным бредом.

— Я ничего не хочу сказать, я лишь говорю то, что знаю, — спокойно ответил Стиринс, хотя в глазах его явно мелькнула неприязнь в отношение следователя. — За неделю до первого убийства почти у всех заведений мистера Фауста, легальных и не очень, стал появляться проповедник. Он был одет в церковную рясу, расшитую серебряными двенадцати конечными звёздами, а лицо его скрывала маска, в виде собаки, и глубокий капюшон. Поначалу он или они, мистер Фауст не уверен, что это был один и тот же человек, пытались пройти внутрь, но получив жёсткий отказ начинали читать свою проповедь прямо у входа, на глазах прохожих. Они говорили о грехах, о том, что мир погряз в злобе и ненависти, что люди используют своих хранителей во зло и совсем забыли о воли богине Наримар. В конце своей речи проповедник призывал покаяться, отречься от злых помыслов и дел, и прийти в церковь за покаянием, иначе каждого, кто отрёкся от церкви и богини, постигнет кара её. Спустятся на землю двенадцать псов, двенадцать верных хранителей богини, и от клыков их и когтей погибнут те, кто обратил дар их госпожи во зло.

В кабинете повисло молчание. Пока Байнгер и Лоснин переглядываясь, при этом каждый явно переваривал сказанное, пытаясь вычленить из него крупицы истины, Стиринс с безмятежным видом допивал свою порцию чая. Прошло, наверное, около пяти минут, прежде чем следователь, со лба которого не сходила складка задумчивости, наконец заговорил.

— Значит, за неделю до убийств, человек в рясе уже проявлял себя, пусть и в мирно ключе, — голос Байнгера был напряжённым, было видно, что он до сей поры что-то крепко обдумывал. — Если этот человек так мешал Фаусту, почему он не прогнал этого проповедника, или не убил?