Охотники и чудовища

— Много лет назад я влюбилась в одного красавца-маркиза. Его звали Кристох. Скажу тебе по секрету, он был самым лучшим мужчиной на свете. В то время я уже была замужем за кузеном твоего отца. За человеком, который не вызывал во мне никаких чувств, кроме одного-единственного — раздражения.

Когда мы только поженились, Нейтон еще пытался хоть чего-то достигнуть в жизни. В те далекие времена он входил в свиту посла Харраса, вместе с ним путешествовал по заморским королевствам. А я… Я скучала в глуши одна. Молодая, красивая, одинокая. Скучала по придворной жизни, по балам и пиршествам. Но встреча с Кристохом все изменила, моя жизнь снова наполнилась смыслом. Я влюбилась. Слепо, безумно, страстно. Растворилась в этом чувстве, потерялась, а очнулась только когда осознала, что ношу под сердцем его дитя.

Выдать ребенка за дитя Нейтона я не могла — мужа к тому времени уже почти год не было в Харрасе. Убить? Частицу моего Кристоха, плод нашей любви? Нет, я бы не смогла потом с этим жить. Я решила оставить ребенка. А маркиз… — Ансая горько усмехнулась. — Узнав правду, решил оставить меня.

Мне было плохо, так больно, как не было никогда, но я нашла в себе силы и выносила наше дитя, родила. Вот только стать ему матерью я не могла. Пришлось отдать Марису безродной крестьянке и пообещать, что буду платить ей исправно за то, чтобы заботилась о моей малышке и растила ее, как свою собственную.

Допив вино, Ансая поднялась, чтобы снова наполнить бокал. И нока его наполняла, продолжала погружаться в воспоминания:

— Думала, что смогу отпустить, забуду, а время все вылечит, но нет! И мой ребенок, и мой любимый навсегда остались в моей жизни и в моем сердце.

Даже когда Нейтон вернулся и забрал меня в столицу, ко двору, я не могла перестать думать о дочери. Когда появлялась возможность, навещала. Следила за ней украдкой, наблюдала. Любовалась и радовалась, в какое очаровательное создание она превращается.

К сожалению, навещать Марису получалось нечасто. Я боялась, что муж начнет о чем-то подозревать, да и когда тебя подхватывает вихрь придворной жизни, очень сложно из него вырваться.

Я почти смирилась с таким укладом, почти успокоилась, нока однажды королевский двор не потрясло страшное известие — двоюродный брат Нейтона, граф Адельвейн, женился и несколько лет благополучно жил с нэймессой.

Нет, его я совсем не жалела, да и до его шлюхи мне не было дела. Убили ее? Что ж, так ей и надо. Мятежника привезли на казнь? Пусть ответит за свое предательство!

Вот только с мятежником привезли и его дочь — дитя чудовища. Король собирался уничтожить и ее, и я, как и большинство придворных, полностью разделяла его решение. Разделяла и поддерживала. До тех самых пор, пока в белокурой трехлетней малышке не узнала свою Марису.

Голос баронессы понизился до глухого шепота, стал похожим на шипение ядовитой змеи:

— Словами не передать, что я тогда пережила! Валялась у покойной королевы в ногах, умоляя ее смиловаться, сжалиться над невинным дитя. Ее величество не удивилась моим мольбам — мы ведь с Адельвейном были родственниками. Я даже готова была пойти на отчаянный шаг — раскрыть правду о происхождении Марисы, тем самым заклеймив себя падшей женщиной, презренной прелюбодейкой, но, хвала Созидательнице, королева меня услышала и убедила Рейкерда не убивать малышку. Вместо этого ее на долгие годы, как преступницу, заперли в забытой богиней и людьми обители.

— Я не понимаю… Если я дочь графа, как ты мне только что заявила, то почему убить собирались твою Марису?

— Я тоже сначала не понимала, — с досадой процедила Ансая. Рука ее дрогнула, и капли вина пролились на светлую юбку, но баронесса этого даже не заметила. — Долгое время задавалась вопросом, какое отношение моя дочь имеет к мятежнику и иномирскому чудовищу. Уже потом, когда смогла вырваться из Ладерры и допросить дрянь, которой поручила заботиться о дочери, узнала, что Адельвейн попросту купил у нее моего ребенка. Заплатил за него мешок золота, а эта тварь ее продала!

— Зачем графу… моему отцу было ее покупать?

Почему-то я сразу поверила Ансаи. Не знаю, но внутри вдруг поселилась уверенность, что Натан и Елена действительно мои родители.

— Потому что он не желал рисковать тобой, Филиппа. Боялся везти в столицу тебя, но готов был пожертвовать жизнью чужого ребенка. Не только твоя мать, но и твой отец был чудовищем! — Баронесса глубоко вздохнула, пытаясь совладать с чувствами, а потом продолжила, почти спокойно, хоть у меня внутри все сжалось от ненависти, сквозившей в ее голосе. — Несколько лет назад мне на глаза случайно попался дневник Елены (мы уже тогда жили в замке Адельвейнов). Твоя мать писала, что ведение дневника ее отвлекало. От голода и безумия, которое с каждым днем, месяцем и годом все больше ее одолевало.