Проснувшись, Франк принял холодную ванну, быстро оделся и вышел на улицу.
Он пошел прямо к площади Марка и занял столик в Са-fe Quadri. — Франк взглянул на собор.
Странная вещь! Сотни раз сидел он на этом месте и знал наизусть каждый камень. А сегодня ему все казалось таким чужим.
Франк опустил голову и пристально начал разглядывать каменную плиту. И неизвестно откуда ветер донес к нему слова:
«Вот ты бежишь, и вечная смерть догоняет тебя… через моря и горы, через глубокие долины и далекие равнины!..»
«Слова святой», — подумал он. Но всякое возбуждение пропало, и он удивлялся тяжелому покою своей души.
«Кто-то тебя позовет…» — прошептал он.
И кто-то назвал его имя.
Он не оглянулся и не удивился: так должно было быть.
— Франк Браун! Франк Браун!..
Он знал хорошо этот голос. Кто это был? Это не был голос святой, но и в этом чужом голосе слышались звуки ее голоса.
Он обернулся к красивой женщине, протягивавшей ему руку.
— Лотта Леви? Лотта Леви? Финикиянка?
— Все еще финикиянка? — рассмеялась она.
— Все еще, — повторил он.
Рыжие волосы, зеленые глаза с черными полосками.
— А ваших родителей нет здесь?
Она кивнула головой.
— Они стоят там, у ювелирного магазина. Я надеюсь, что они купят мне нитку жемчуга, которая мне так понравилась.
И она опять рассмеялась.
— Только молчите, — продолжала она, — я прекрасно знаю, что вы думаете!..
— Папа Леви! — что-то маленькое, кривоногое, надутые губы, толстый нос и умные глаза. Мама Леви! Нет, она пришла бы в ужас! — госпожа коммерции советница Леви, урожденная Людмила фон Кюбек, — подчеркнуто! — Высокая, крепкая, все еще красивая, но глуповатая. А затем — Лотта. Лотта, которую всегда можно встретить в Тиргар-тене. Верно?
— Да. Верно, — ответил он. — Вам следовало бы воткнуть в волосы белладонну.
Она рассмеялась.
— Или мирт и fleur d’orange. Вот уже три недели, как я помолвлена с одним немецким графом.
— Жаль!
Она близко подошла к нему и посмотрела в упор.
— Мне 25 лет. 25! Кого мне ждать? Или, быть может, выйти замуж за вас?
— Спаси Бог! — рассмеялся он. — Выходите замуж за графа, но не имейте детей… по крайней мере, от него…
Она рассердилась.
— Вы несносны! — воскликнула Лотта.
Он сел и придвинул ей стул.
— Ах, Лотта, вы сами не верите в это!
— Прекрасно. Допустим, я не верю; но вы должны пойти сегодня вечером со мной.
— Куда?
— Куда-нибудь. Я пока сама не знаю. Я поведу вас сама.
— Хорошо. Во всяком случае, если вам приятно слышать — я рад, что встретил вас.
— Вы? — она говорила почти равнодушно. — И я тоже! Я очень скучаю.
Он поцеловал ее руку.
— Это ваша рука, Лотта, только ваша. Умная и жестокая.
Она громко рассмеялась.
— Не вам бы говорить! Разве есть более грубые и жес-токия руки, чем ваши?
Он замолчал. Его губы горько сомкнулись. «Маска!» — подумал он. — «Только жалкая маска!»
Она внимательно взглянула на него.
— Как вы попали сюда в это время? В Берлине сезон начался, вас ждут там. Вы на целых полгода исчезли с лица земли. В какой части света вы были? Что вы там делали?
Он быстро встал. Но ему пришлось ухватиться за край стола. Его лицо побелело; взгляд его смотрел в пустоту.
— Откуда я? Из гор… Что я делал? О… я видел чрево земли.
— И праздновали шабаш сатаны? Сознайтесь, Франк Браун.
Он с трудом покачал головой.
— Быть может, я написал только роман.
Она протянула ему руку.
— Вот мои родители. Сегодня в 9 час. Здесь — и не заставляйте меня ожидать вас.
— All right! — ответил он.
Была уже четверть десятого, когда он пришел на площадь св. Марка.
Лотта Леви шла ему навстречу.
— Я опоздал! — закричал он. — Но это только предосторожность, а не небрежность. Я не могу ни минуты сегодня оставаться один.
Она дала ему руку.
— Страх?
— Как хотите, — отетил он, пожимая плечами. — Быть может, страх; вчера это было нечто большее.
— А теперь?
Он взял ее под руку.
— Теперь хорошо. Только говорите.
— Благодарю. Итак, я все-таки гожусь на то, чтобы прогнать ваше дурное настроение?
Он слегка пожал ее руку.
— Ах, Лотта! Не будем морочить друг друга. Конечно, это так, как вы думаете. Но разве не какое-нибудь особенное настроение заставляет и вас сегодня ночью ездить со мной по Венеции? Итак, я хочу кое о чем не думать — и милостивый Бог прислал мне сюда Лотту Леви, которая умеет, если захочет, поддержать человека, идущего рядом с нею, — это комплимент, моя умная барышня.
Они шли молча, разглядывая толпу.
Вдруг Лотта остановилась перед большой пестрой афишей, изображавшей, как графа Монте-Кристо бросали в мешке в воду.
— Кинематограф! — с радостью воскликнул он. — Пойдемте туда, Лотта? Ах, как я давно не видал кинематографа!
— Как хотите, — сказала она бесконечно равнодушным тоном. И все-таки ему послышалось что-то деланное в этом равнодушии.
Они вошли и заняли ложу.
Они смотрели перелет Блерио через канал, потом гвоздь спектакля — историю графа Монте-Кристо по роману Дюма.
Франк радовался и шалил, как мальчуган.
— Я не знаю изобретателя кинематографа, — шутил он, — но мне он дороже Маркони и Цеппелина, Рентгена и Коха и сотен других!