Охотники на мамонтов

Эйла как раз заканчивала отделывать бисером белую рубаху, когда до нее донесся голос из Лисьего очага.

— Эй, ты! Отдай! — кричал Ранек.

Эйла поняла, что Волк опять схватил чью-то вещь. Она пошла посмотреть, что стряслось, и увидела, что Ранек и Волк борются из-за поношенного сапога.

— Волк! Брось! — приказала она, резко щелкнув пальцами под самым его носом.

Волчонок немедленно отскочил и сел, опустив уши, поджав хвост и жалобно скуля. Ранек поставил сапог на подставку.

— Надеюсь, он не испортил твою обувь, — сказала Эйла.

— Не важно… Все равно сапоги старые, — с улыбкой ответил Ранек и восхищенно прибавил: — Ты знаешь волков, Эйла. Как он тебя слушается!

— Но только когда я здесь и смотрю на него, — сказала она. — Стоит мне отвернуться, он затеет что-то новое — что-то, чего от него никто не ожидает. Стоит мне подойти — он бросит то, что схватил. Но я никак не могу научить его не трогать чужие вещи.

— Может быть, ему нужно что-то его собственное, — ответил Ранек. Он посмотрел на нее мягкими блестящими глазами. — Или что-то из твоих вещей…

Волчонок ластился к ней, повизгивая, пытаясь привлечь ее внимание. Наконец он несколько раз нетерпеливо тявкнул.

— Лежать! Тихо! — приказала она, наклонившись к нему. Он отскочил и лег на лапы, совершенно подавленный.

Ранек поглядел на Эйлу и сказал:

— Волк не в силах вынести твое недовольство. Ему постоянно надо знать, что ты его любишь.

Он приблизился к ней — и его темные глаза наполнились теплотой и желанием, которые прежде так волновали ее. Она вздрогнула и отстранилась. Затем, желая скрыть свое замешательство, она нагнулась к волчонку и стала гладить его. Волк восторженно лизал ее лицо, вздрагивая от удовольствия.

— Он просто счастлив, видя, что ты хорошо к нему относишься, — заметил Ранек. — Если бы ты так же относилась ко мне, я тоже был бы счастлив.

— Ну… конечно же, я хорошо к тебе отношусь, Ранек, — пробормотала Эйла, чувствуя неловкость.

Он широко улыбнулся, и в его глазах засиял озорной блеск — и нечто более глубокое.

— Я так рад был бы доказать тебе, какое это счастье — знать, что ты хорошо ко мне относишься, — произнес он, обнимая ее за шею и придвигаясь ближе.

Не в первый раз он пробовал за ней ухаживать. Обычно он прибегал к словам и жестам, позволявшим ему выказать свои чувства, но оставлявшим ей возможность отклонить их — так, что оба они не теряли лица. Она собралась уже уйти, предчувствуя столкновение и желая избежать его. Она знала, что он будет просить ее прийти к нему, и она не знала, сможет ли отказать. Она понимала, что это ее право, но привычка уступать въелась в нее так глубоко, что она боялась: у нее не хватит сил.

— Почему нет, Эйла? — спросил он, отступая на шаг. — Почему ты не даешь мне показать тебе свою любовь?.. Ты сейчас спишь одна. Ты не должна спать одна.

При мысли, что она спит в одиночестве, Эйла испытала чувство раскаяния, но постаралась не показать этого.

— Я сплю не одна, — возразила она, беря на руки волчонка. — Со мной спит Волк, в корзине у моего изголовья.

— Это не то же самое, — возразил Ранек. Говорил он серьезным тоном и, казалось, был готов подтолкнуть развязку. Потом он вдруг замолчал и улыбнулся. Ему не хотелось огорчать ее. Он чувствовал, что его слова могут ее расстроить. Прошло совсем немного времени со дня ее разрыва с Джондаларом. Он постарался разрядить напряжение: — Он слишком мал, чтобы согреть тебя… Но должен признаться, он привлекателен. — Ранек оживленно потрепал Волка за холку.

Эйла улыбнулась и опустила волчонка в корзину. Он немедленно выпрыгнул оттуда на пол, сел, почесался, потом побежал к своей кормушке. Эйла начала складывать белую рубашку, готовясь убрать ее. Она погладила белую кожу и белый горностаевый мех, расправила маленькие хвостики с черными точками, чувствуя, как сводит все внутри, как подкатывает комок к горлу. На глазах ее появились слезы, которые она не в силах была сдержать. Да уж, не то же самое! Как это может быть тем же самым!

— Эйла, ты знаешь, как я хочу тебя, как ты дорога мне, — сказал Ранек, становясь рядом с ней. — Знаешь ведь?

— Думаю, да, — ответила она, не отворачиваясь, но закрывая глаза.

— Я люблю тебя, Эйла. Я знаю, что ты сейчас расстроена, но я хочу, чтобы ты знала… Я люблю тебя с того момента, когда я тебя увидел впервые. Обещай, что ты подумаешь о том… о том, чтобы позволить мне сделать тебя счастливой. Как? Подумаешь?