Охотники на мамонтов

— Наверное, можно и так сказать. Я нашла его, когда он был совсем маленьким львенком. Вероятно, он попал под копыта какого-то спасающегося бегством стада, у него была пробита голова. В общем, я вырастила его и назвала Вэбхья, — так я раньше называла всех малышей, а он действительно был похож на шаловливого ребенка. Я всегда обращалась к нему только так, и для меня он оставался Вэбхья, даже когда вырос и превратился в огромного льва, — объяснила Эйла. — Ломи, я действительно не знаю, как призывать животных.

— Тогда почему этот лев появился в столь благоприятный момент, если ты не призывала его? — спросила Ломи.

— По-моему, это просто счастливый случай. И здесь нет ничего таинственного. Скорее всего он нашел нас по моему запаху или по запаху Уинни, поэтому и пришел сюда. Вэбхья несколько раз приходил навестить меня, даже когда уже нашел себе львицу и жил в своем прайде. Ты можешь спросить Джондалара, и он подтвердит это.

— Если он не пребывал под воздействием особой силы, то почему не причинил вреда девочке? У нее же не было с ним никаких «родственных» отношений. Она рассказывала, что, когда лев повалил ее на землю, она подумала, что он хочет съесть ее, но он просто облизал ее лицо.

— По-моему, он подошел к этой девочке только потому, что мы с ней немного похожи. Она довольно высокая, и у нее светлые волосы. Этот лев вырос с человеком, а не в львином прайде, поэтому, вероятно, и Считает людей своей семьей. Когда он приходил навестить меня, то всегда выражал свою радость подобным образом. Он любил повалить меня на землю и облизать мое лицо, если я позволяла ему это. Для него это просто игра. Кроме того, он хотел, чтобы его приласкали и погладили, — объяснила Эйла, заметив, что пока она рассказывала об этом, в палатке появились мамуты.

Уимез с лукавой улыбкой на лице отошел в сторону. «Она не хотела идти к ним, поэтому они сами пришли к ней, — подумал он и нахмурился, увидев среди них Винкавека. — Ранек будет очень огорчен, если Эйла предпочтет отказаться от прежней договоренности ради этого раскрашенного Мамута». Уимез никогда не видел сына своего очага таким расстроенным, как в тот момент, когда ему сообщили о предложении Винкавека. Да и сам Уимез, надо признать, был очень огорчен.

Винкавек наблюдал за Эйлой, пока она отвечала на вопросы. Немногое в этой жизни могло сильно удивить или потрясти его. Все-таки он был вождем и Мамутом, сведущим как в способах воздействия на умы соплеменников, так и в магии сверхъестественных сил. Однако, так же как и остальные мамуты, он был призван к мамонтовому очагу, поскольку стремился к более глубоким знаниям, стремился постичь и объяснить незримые сущности вещей, и, естественно, его могла взволновать поистине необъяснимая тайна или демонстрация явного могущества.

С первой же встречи он почувствовал, что в Эйле есть нечто особенное, нечто необъяснимое, и это привлекало его так же, как и ее спокойная уверенность в себе, свидетельствующая о том, что она прошла через многие испытания. По мнению Винкавека, это означало, что Великая Мать охраняет ее, помогая устранить все трудности, встречающиеся на ее жизненном пути. Однако он не имел представления о том, как может проявиться ее избранность, и был искренне потрясен недавним зрелищем. Он знал, что теперь никто не осмелится выступить против нее или против тех, с кем она живет. Никто не осмелится неодобрительно высказаться ни о ее прошлом, ни о рожденном ею сыне. Ее могущество было слишком велико. И не важно, будет ли она использовать его во благо или во вред, надо просто признать, что это неизбежно, как лето и зима или как день и ночь, как две стороны единой сущности. И уж конечно, никому не хотелось стать ее личным врагом. Кто знает, на что еще способна эта женщина, если ей повинуются даже пещерные львы.

Все мамуты, не исключая Винкавека и старого Мамута, росли и воспитывались в одной среде, в одном племени, достигшем определенного уровня культуры, и их традиционные верования и убеждения, складывавшиеся на протяжении многих веков и предназначенные для объяснения их существования и приспособления к окружающему миру, стали неотъемлемой частью их душевного и нравственного склада.