Охотники на шпионов. Контрразведка Российской империи 1903—1914

К этому времени к активным действиям перешло и Разведочное отделение. В. Н. Лавров получил информацию о попытке Акаси восстановить связи со своей агентурой в Петербурге и принял решение о задержании ротмистра Ивкова. 26 февраля 1904 г. он был под благовидным предлогом приглашен в Санкт-Петербургское охранное отделение, где ему было предъявлено обвинение в государственной измене. После ареста на допросах под давлением неопровержимых улик Ивков признал себя виновным, показав при этом, что «он передавал Акаси и Тано сведения военного характера, частью из мобилизационного плана, частью составленные по случайным данным и собственному соображению…».

В ходе следствия подтвердились данные наружного наблюдения о контактах Ивкова с германским военным агентом фон Лютвицем. Во время конспиративной встречи с ним 2 февраля 1904 г. в Варваринской гостинице Ивков передал Лютвицу часть секретных военных сведений, получив за это 2 тыс. руб. Обыск на его квартире подтвердил эти показания. На квартире Ивкова были обнаружены не только деньги, но и копии частей мобилизационного плана русской армии и еще не переданные немцам выписки из секретных документов военного характера. «Впоследствии, — писал Лавров, — при формальном дознании Ивков, допрошенный по имевшимся заграничным агентурным сведениям, сознался и в том, что вел такие же преступные сношения с австрийским военным представителем». К моменту окончания предварительного следствия Ивков, находясь под арестом, покончил жизнь самоубийством. Зная систему охраны преступников, обвиняемых в государственной измене в российских тюрьмах, можно предположить, что в целях сохранения тайны деятельности Разведочного отделения по агентурной разработке целого ряда военных агентов иностранных государств не только противников, но и союзников России и ввиду нежелательности судебного процесса Ивкову помогли или вовремя не помешали уйти из жизни. К тому же заметим, что это был уже не первый случай смерти разоблаченного шпиона. В 1907 г. при весьма похожих обстоятельствах ушел из жизни завербованный австрийской разведкой поручик Турчанинов.

Дело ротмистра Ивкова совпало с началом Русско-японской войны. Оно стало своеобразным импульсом для активизации борьбы с японским шпионажем. Однако в полной мере противостоять наплыву японских шпионов в Россию не удалось. К контрразведывательной работе в срочном порядке стали подключаться разведывательные отделения штабов военных округов, а на флоте — иностранная часть Главного морского штаба. В сентябре 1904 г. в Санкт-Петербурге были арестованы два японца, мелкие служащие коммерческой пароходной кампании — Кензо Камакура и Сейко Акиоши. К этому времени они приняли православие, регулярно посещали православные богослужения, а один из них — Камакура в день своего ареста предполагал обвенчаться с русской невестой. В ходе следствия выяснилось, что под маской скромных служащих скрывались кадровые морские офицеры военно-морского флота Японии. Они длительное время собирали разведывательную информацию о русском Балтийском флоте.

В августе 1904 г. российская контрразведка раскрыла еще одну резидентуру японской разведки. Начиналось это так. В 1901 г. в контору чайного магазина «Васильев и Дементьев» явился японский подданный Хори Сан с лучшими рекомендациями своего посольства, прекрасно и всесторонне образованный, владеющий иностранными и отчасти русским языком. Он предложил свои услуги в качестве подручного приказчика и посредника в связях с китайскими и японскими чайными фирмами. В декабре того же года по рекомендации уже Хори Сан к Дементьеву поступил на тех же основаниях другой японский подданный, Миура Кен Забура, высокообразованный господин 30-35 лет, отлично знакомый с большими городами России, Сибирью, островом Сахалин. По его словам, он исколесил всю Сибирь и Сахалин вдоль и поперек и был хорошо знаком не только с местностью, но и с обычаями населения. Оба японца проживали в квартире служащих магазина по адресу: Морская улица, дом № 13.

1 апреля 1902 г. Хори Сан оставил службу в магазине и переехал в Москву, не прерывая связей с Миура-Кен-Забура, который в ноябре того же года перешел на службу в японское посольство. На свое место он рекомендовал японца Сиратори, который, как выяснилось впоследствии, был выпускником философского института в Токио. Сиратори, в свою очередь, устроил на службу в этот же магазин некоего Мамиури Токаки, окончившего морскую школу в Токио и прибывшего будто бы из Одессы. Эти японцы проживали сначала на Садовой улице, а потом в той же квартире на Морской улице, получая жалованье 30-40 руб. в месяц. Цель своего прибытия в Россию они объясняли тем, что при содействии японского посольства хотели открыть в Санкт-Петербурге японско-русский банк.