Охотники на Велеса (СИ)

— И то верно, — мысль была подхвачена. Гости принялись вылезать из-за лавок и разминать ноги. Любава с благодарностью посмотрела на своего соседа и с удивлением отметила лукавый огонек в его взгляде.

— Ты не боишься идти одна к себе, волховица? — спросил он ее уже во дворе. — Позволь, провожу. Народ тут, видишь, как развеселился? Затащат в баню, что, банника будешь звать на помощь?

И действительно, несколько развеселых парней уже косились в ее сторону. Хотя кинжальчик на поясе, замаскированный складками паневы, успокаивал, но Любава предпочитала вести себя женственно, пока это было возможно. Правило четвертое: не открывай раньше времени своих преимуществ.

— Нет, добрый человек, не умею я вызывать банника, — Любава скромно опустила голову. Зазвенели от дуновения ветерка ее многочисленные височные кольца.

— Не в том дело, что не умеешь, — ехидно ответил ее провожатый и заступник, — а в том, что в таком деле тебе банник не защита. Нет у него обыкновения, девиц защищать. Скорее уж он тем парням поможет, которые тебя в его хозяйство затащат.

Это называлось, благодарю, утешил, приятно послушать, я не знала.

Любава промолчала. Они неторопливо шли по мокрой и грязной деревянной отмостке улицы. Хотя дождь и кончился, но небо так и осталось затянутым в тучи. Приходилось все время внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться о выступившее из земли бревнышко.

— Откуда ты все же родом?

— Так из Новгородской земли же. В Ладожском приозерье моя родная деревня.

— Там и колдовать выучилась?

— Нет, Всеслав, я не колдунья, и не ведьма.

— А кто?

— Просто подземный горносталь, белый и пушистый.

Ее спутник невнятно выругался и остановился. Он был более чем на голову ее выше, стоял довольно близко. И роль скромной деревенской девицы мешала ей пристально глядеть в его лицо, чтобы оценить опасность. Она наблюдала за руками. Мощные кулаки медленно разжались.

— Так просто людям помогаешь? — насмешливо поинтересовался Всеслав. — Без всякой корысти? Аки христианка?

Нет, в этом Любава признаться не могла.

— Ты думаешь, что только ведьмы свою корысть имеют?

— Я думаю, что не верю ни одному твоему слову. Ты слишком выразительная и непростая для деревенской. И говоришь не как деревенская. Особенно, когда увлекаешься и забываешься.

— Я с шести лет свою деревню не видела, Всеслав. А где твой названный брат? Здоров ли?

— Он в Суждале. Здоров… Зачем ты все время лжешь, Любава? Что ты скрываешь?

Любава с достоинством промолчала, и они пошли дальше по улице.

Если тебе нечего скрывать, то расскажи, как жила с шести лет.

Она молчала.

— Значит, все же есть, что скрывать.

И тут на ее счастье впереди показался Творимир, шедший, чтобы проводить девушку со свадьбы, с мечом на бедре.

Этот темноволосый высокий воин обладал запоминающейся внешностью. Высокий лоб и тонкий с небольшой горбинкой нос с высокой переносицей, темные брови с решительным изломом придавали ему вид человека непростого, величественный вид. Он не был новгородцем и, прежде чем осесть в дружине князя Ярослава, много где побывал. О себе Творимир не рассказывал, но, поскольку бойцом был отменным, хотя и совершенно непредсказуемым, его никто и не расспрашивал. Рассказывали, что, когда он появился в Новгороде, то выглядел совсем не так, как сейчас, выглядел он страшным волком-Одинцом.

И вот однажды встретил Одинец на улице славного города Новгорода юную христианку Марьяну. С тех пор жизни не было ни ему, ни юной христианке. Марьяна была родом из христиан, поселившихся в Новгороде в незапамятные времена, задолго до того как воевода князя Владимира Добрыня крестил Новгород огнем. Семья Марьяны жила как раз на вечевой стороне города, рядом с храмом Преображения Господня. И когда жители Новгорода, протестуя против массового крещения, намечаемого Добрыней, уничтожив мост через Волхов, принялись жечь дома христиан и убивать всех, кто противился поджогам, вся ее семья погибла. Выжила только маленькая девочка, будущая мать Марьяны. Она никогда в жизни не смогла забыть той ночи, которую проплакала рядом с пепелищем родного дома, ночи светлой от зарева пожаров. Подожженный храм Преображения полыхал до самого неба.