Охотники на жирафов. Переселенцы Трансвааля. Гудзонов залив.

По виду убитых лошадей охотники поняли, что работорговец просто сжалился над ними и потому оставил их здесь. Судя по всему, они прошли долгий и тяжелый путь, совсем обессилели, и их прежний владелец, наверно, был благодарен вождю за то, что тот позволил им помереть естественной смертью в его владениях.

Истец, он же и судья, объявил наконец, что он требует в возмещение причиненного ему ущерба.

- Скажи им, - обратился он к Конго, - что взамен я прошу только их лошадей, ружья и патроны.

- Что! - воскликнул Виллем в ярости. - Отдать ему моего коня и громобой? Да все лошади Африки того не стоят!

Таким вымогательством Гендрик был удивлен и возмущен не меньше друга; и, видя, что продолжать переговоры бессмысленно, охотники, не говоря ни слова, направились к своим лошадям, готовые вскочить в седла и ускакать.

Но вождь и его соплеменники преградили им путь. Завязалась драка, в которой Виллем померился силами с добрым десятком туземцев. Всех, кто пытался вырвать у него ружье, он пошвырял наземь, в том числе и самого вождя. Стрелять Виллем не хотел - пуля убьет только одного врага, а их легион.

Удалось бы туземцам взять Виллема живым или нет, трудно сказать, но тут одному из них, самому хитрому, пришел в голову остроумный способ положить конец стычке. Схватив конусообразную корзину, которой ловили рыбу, он подбежал к Виллему сзади и, словно гася колпачком газовый рожок, нахлобучил корзину ему на голову. Еще двое или трое тут же ухватились за корзину, повалили великана-охотника и держали до тех пор, пока не удалось его связать ремнями из кожи зебры.

Тем временем один из туземцев так ударил Гендрика, что тот, оглушенный, уже не мог сопротивляться, и его тоже накрепко связали.

Конго не пробовал вступиться за своих хозяев; наоборот, он, казалось, был доволен тем, как развиваются события. Это, впрочем, не помешало туземцам связать и его.

Вскоре Гендрик очнулся и, увидев, что он крепко связан, пришел в неописуемую ярость. Что может быть мучительнее для храброго и самолюбивого человека, чем невозможность отомстить за глубокое унижение!

Виллем был не менее храбр, но не так горяч и потому спокойнее перенес оскорбление. Он возмутился, когда у него попытались отнять самую дорогую для него вещь - ружье. Но удержать ружье ему не удалось, и, потеряв его, а вместе с ним и свободу, Виллем решил сохранять философское спокойствие и терпеливо ждал, что будет дальше.

Конго, который с безразличным видом смотрел, как связывают его хозяев, и как будто даже радовался этому, теперь, когда его самого постигла та же участь, загрустил. Товарищи по несчастью не сочувствовали ему: у них были основания подозревать его в неблагодарности.

Глава XXVII В ПУТАХ

Пленникам оставалось только смотреть, как туземцы делят между собой их вещи. Большую часть трофеев забрал себе вождь взамен потерянных лошадей и в вознаграждение за то, что его собственная особа пострадала во время стычки: ведь Виллем, прежде чем его схватили, свалил вождя наземь ударом приклада.

Смотреть на дележ своего имущества было для охотников новым унижением, и они чувствовали, что просто обязаны отплатить за него.

- Ничего не выйдет, баас Виллем, - сказал Конго, который ухитрился подползти поближе к нему. - Начнем сопротивляться - нас убьют.

Потом Конго сказал, что, если бы они с самого начала не спорили с вождем, быть может, им и удалось бы вернуться к Макоре, а теперь им ни за что не вырваться отсюда, даже и ему не вырваться, хоть он и притворился предателем, думая, что так ему легче будет выручить своих молодых хозяев.

- Ты думаешь, они в самом деле хотят нас убить? - спросил Виллем.

- Да, баас Виллем. Конечно, хотят, - ответил Конго. - Теперь они боятся отпустить нас.

- Но если они хотят нас убить, почему же сразу не убили? - спросил Гендрик.

Конго объяснил, что туземцы, взявшие их в плен, принадлежат к кочевому племени зулусских кафров, народу воинственному и совсем не уважающему белых. Это племя однажды потребовало дань с португальских поселенцев на севере Африки и получило ее, и они никогда не простят охотникам оскорбления, которое те нанесли вождю, свалив его ударом на землю да еще в присутствии его подданных. Одного этого довольно, чтоб их убить.

Объясняя охотникам, почему их не убили сразу, Конго показал себя таким знатоком нравов и обычаев племени, в руках которого они находились, что у Виллема и Гендрика не осталось никаких сомнений: он говорит правду.

- Белого человека, - сказал Конго, - никогда не убьют на глазах всего племени, чтобы женщины и дети потом не проболтались об этом другим белым, которых занесет в эти края. Все, конечно, поймут, какая судьба постигла белых пленников, но свидетелями казни будут лишь немногие. Как-нибудь ночью их отведут мили за две от деревни и там убьют. А палачи, вернувшись в деревню, расскажут, что отпустили их домой.

Конго считал, что вождю еще не до расправы: он очень доволен своими только что захваченными трофеями и ни о чем другом пока не думает.