Охотники парящих островов

Хотя кого он обманывает? С каких пор его поступками движет страх получить трепку?

«Там было клеймо, – напомнил внутренний ребенок, – вот бы взглянуть на него еще хоть одним глазком. Вдруг ошибка?»

Но ошибки быть не могло. Некоторые вещи проходят через всю жизнь, не оставив о себе воспоминаний. Другие вспыхивают, точно искра, и выжигают в душе целый театр образов.

Отец Дарта был как раз таким воспоминанием: ненавистным фантомом одиночества, наследившим в душе ребенка.

Если бы отец не ушел и не бросил семью, все было бы иначе. А главное – была бы жива мать. Она очень старалась поставить сына на ноги, но утрата мужа подкосила ее гораздо сильнее, чем она сама себе признавалась. Мать сгорела в несколько месяцев. Из цветущей и сильной женщины превратилась в бледный призрак с ввалившимися глазами и дрожащими руками. В числе прочего, она работала и в дубильной мастерской. Как она туда попала? Дарт не знал по сию пору. Обычно в дубильню набирали только мальчишек, да и то лишь беспризорников. Слишком тяжело, слишком опасно – ядовитые химикалии в лучшем случае уродуют, лишают здоровья. В худшем – убивают. Кожа на ее ладонях растрескалась и сошла лохмотьями, ногти посинели, а потом стали мягкими, пока постепенно не отвалились. Тогда Дарт не знал причин столь явственного изменения в состоянии матери, не понимал, что с ней происходит. А она все отшучивалась, говорила, что линяет к весне. Пришла весна, и матери не стало. Она умерла тихо, в своей комнате, не дотянувшись до стакана с водой.

Сказать, что с тех пор Дарт ненавидел собственного отца, – не сказать ничего. Он мог забыть лицо родителя, его голос, повадки, но отлично помнил самое важное – отец ушел и оставил после себя неизбывную тоску и смерть. То клеймо на кубе было ожогом воспоминаний, еще одной гранью обиды.

«Может быть?..»

Дарт мотнул головой в унисон собственным мыслям. Мог ли кто-либо еще, кроме отца и сына, быть посвященным в тонкости детской игры, которую старший придумал для младшего, чтобы занять того, пока сам корпит над научными проектами? Вряд ли. Это слишком незначительно, чтобы стать отдельным предметом разговора, и слишком интимно, чтобы рассказывать чужим. Вряд ли молодые папаши распространяются о тонкостях пеленания обделавшегося с ног до головы ребенка; вряд ли хвастаются, к каким дурацким уловкам вынуждены прибегать, чтобы чадо не ревело.

Но для чего взрослому мужчине ставить выдуманные клейма на реальные вещи? Судя по обстановке той комнаты, где был найден куб, озабоченности Патрика и таинственности происходящего, артефакт был весьма непрост. И Дарту до смерти хотелось узнать о его предназначении. Но как это сделать? В зал Малого совета его не пригласили. Да, быть может, исследовать природу черного куба поручат Патрику, а тогда и его ученик сможет присутствовать рядом – смотреть и слушать. А если не поручат? А если не будет никакого исследования?

«А если рассказать о происхождении клейма?»

Дарт тут же отмахнулся от этой идеи. Шестилетним он пришел к Охотникам, голодным, босым и никому не нужным мальчишкой, единственной собственностью которого была ненависть к отцу. Ему дали чистую одежду, горячий суп и расспросили – кто такой и откуда. Уже тогда он знал, что врет не ради вранья, не ради возможности прикинуться сиротой, не ради кого-то или чего-то. Он просто хотел стать кем-то другим. Просто мальчишкой без роду и племени. Шестилетнему пацану оказалось легче назваться сиротой, чем признать, что он никогда и никому не был по-настоящему нужен.

Дурак! Он был нужен матери. Настолько нужен, что она умерла ради него. Но это осознание пришло много позже. Изо дня в день на протяжении десяти лет он убеждал себя и окружающих в том, что сирота. Никакое чертово клеймо не стоит того, чтобы вскрывать столь серьезный обман.

– Наставник, – окликнул Дарт Грума, когда они подошли к крыльцу Цитадели, – я хотел спросить…

Тот повернулся и посмотрел на него своим привычным взглядом: с прищуром, с любопытством в каждой из множества морщинок вокруг глаз.

– Вы знаете, о чем идет речь?

– Собираюсь узнать.

Ответ прозвучал убедительно. Дарт ругнул себя за несдержанность. Будь на месте Грума менее благожелательно настроенный наставник, парню пришлось бы попотеть, придумывая объяснения своему любопытству. Не то чтобы ученикам не разрешалось спрашивать, но умение не совать нос в дела старших по рангу считалось одной из основ дальнейшего продвижения. А уж если суешь, так будь любезен озаботиться сделать это так, чтобы никто ничего не узнал.

Дарт прошел следом за наставником, провел его все три лестничных пролета до зала Малого совета, втайне надеясь придумать повод остаться и послушать, о чем пойдет речь. В конце концов, он ведь тоже помогал в поисках артефакта. И не просто помогал, а сыграл очень важную роль.

Чуда не случилось. Около двери службу несли шесть Охотников вместо обычных двух. Еще одно зерно на чашу весов внутреннего равновесия Дарта – не в пользу спокойствия.

– Не помню, чтобы просил конвоировать наставника, – сказал Патрик, увидев их приближение из распахнутой двери.